Правда и тут пробивались сомнения: гипотетически родственные люди на деле могут оказаться не очень-то и родственными. Во время нашей с дедом поездки в Москву он ни разу не упомянул дочь академика. Отсюда напрашивался вывод: с годами их дружба с Клавдией Алексеевной в лучшем случае свелась к телефонно-почтовым поздравлениям с днём рождения, Новым Годом, Днём Победы, и личные встречи для их отношений стали необязательны. А, может, их контакты в последние годы и вовсе прекратились — сейчас этого уже не проверишь. На что при таком раскладе рассчитывать мне — даже если впоследствии каким-то образом выяснится, кто я такой? Одно дело — разовый комический персонаж, в пьяном угаре несущий околесицу. И совсем другое — регулярный внук одного из многочисленных учеников академика. Всех внуков в гости не напринимаешь.
Решение созрело в один из воскресных дней, когда я забрёл на Тишинский блошиный рынок, и там среди продающейся старой посуды, не новых детских игрушек, фарфоровых статуэток, грампластинок, ношеной одежды и прочего, и прочего увидел предмет, который воспринял, как знак.
— Горшок? — удивилась Клавдия-младшая, принимая от меня полиэтиленовый пакет и заглядывая внутрь него. — Что за горшок? Почему горшок?
На этот раз она походила на правильную московскую барышню — в тёмно-синем платье с мелкими перламутровыми пуговицами и белым кружевным воротничком. Платье воспроизводило стиль ретро и чувствовалось, что на текущем витке моды оно — в самой струе. В нём Клавдию легко было представить дореволюционной гимназисткой — безупречно воспитанной и бесконечно учтивой. И только хвостики на голове, торчащие вверх и в стороны и напоминающие коровьи рожки, исподволь сигнализировали о бодливости характера их обладательницы и необходимости в общении с ней держать ухо востро.
— Девять букв, в середине «пэ».
— Клепсидра?! Та самая?! — глиняный предмет был извлечён из пакета и рассмотрен в неярком свете прихожей. — И как по ней узнавать время?
— Никак, — пожал я плечами. — Это — простейшая клепсидра, без циферблата и стрелки. По сути — хронометр. В античности такие использовали в суде при прении сторон, чтобы ограничить время выступления. Заливали в неё воду, и когда та полностью вытекала через вот это маленькое отверстие внизу, выступающего прерывали. Отсюда пошло выражение: «Время истекло».
— Не хотите же вы сказать, что этой штуке две тысячи лет?
— Нет, конечно. Чуть больше пятидесяти. Сделал дедушка женщины, которая мне её продала. Ему её заказал какой-то профессор истории, чтобы студентам показывать — незадолго до начала войны. А когда война началась, стало не до клепсидры, профессор так за ней и не пришёл. Короче, следы потерялись.
— Пронзительно, — оценила Клавдия. — Обожаю вещи с историей. Спасибо, Алфавит! Не подозревала, что вы такой тонкий даритель! Просто новыми гранями блещете! А орхидея — бабуле?..
Мы прошли в знакомую проходную комнату с овальным столом (он уже был сервирован на три персоны). Там нас приветствовала профессор Вагантова — как и в прошлый раз в белоснежной блузке и темной прямой юбке. Внучка тут же похвасталась ей клепсидрой, а я, пожав сухую профессорскую ладошку, вручил белую орхидею.
— Спасибо, Всеволод, спасибо, очень трогательно, — Клавдия Алексеевна с достоинством наклонила голову с седыми кудряшками и осторожным взглядом проинспектировала мою внешность. — Совсем другое дело, — был её вердикт, — симпатичный молодой человек!.. Ну, что, Клавочка, приглашай Всеволода к столу!
Обедали чинно и обстоятельно, как и положено при приёме гостей, без скидки на будний день и то, что гости присутствуют в единичном экземпляре. Три холодные закуски (канапе с тающей во рту брынзой и половинкой помидора черри сверху, баклажанная икра собственного приготовления, салат из варёной свёклы с кусочками грецкого ореха и сушёного чернослива). Овощной суп с фрикадельками из фарфоровой супницы. Жаркое из индейки. И яблочный пирог на десерт (бабушка и внучка называли его Цветаевским — он готовился по рецепту, который будто бы применялся в семье Марины Цветаевой).
Меня снова усадили во главе стола, бабушка и внучка расположились посередине, друг напротив друга.
— Рассказывайте, Алфавит, — вальяжно разрешила Клавдия-младшая, — кто вы, откуда вы? Где вы, как вы? Теперь вы — друг дома. Нам интересно узнать о вас побольше. Не сдерживайте себя. Мы вас внимательно слушаем, друг.
Наступил момент, который мне хотелось проскочить, как можно скорее.
— Может, поговорим о чём-нибудь другом? — я старался придать голосу непринуждённость. — Обо мне — ничего интересного. Абсолютно ничего.
Моё предложение девушка-гимназистка отвергла как нелепое.
— Бросьте, Алфавит, — произнесла она деловито. — После такой громкой премьеры, какую вы нам выдали в прошлый раз, чрезмерная стеснительность вам совершенно не идёт. Вы просто выпадаете из образа!
Дело не в стеснительности, объяснил я, теребя вилкой свекольный салат. Просто все эти анкетные данные хороши лишь для делопроизводства. Они ничего не говорят о человеческих качествах. У нас в студенческом общежитии все откуда-то приехали: условный Федя — из Саратова, условный Петя — из Челябинска. Для окружающих ровным счётом ничего бы не изменилось, если бы было наоборот: Петя — из Саратова, Федя — из Челябинска. Для повседневной жизни имеет значение, что у одного скандальная натура, а у другого при случае можно занять денег. Так и со мной: я могу быть из Тулы, Твери или Таганрога — это ничего не скажет о моём характере, интеллекте, чувстве юмора и круге интересов.
Весь спич был продуман заранее и на уровне мысленной репетиции казался убедительным, даже остроумным. Однако, произнеся заготовленные слова вслух, я почувствовал себя неловко — словно выдал на-гора что-то неприличное.
— Хм, и ведь не поспоришь, — задумчиво пробормотала Клава и посмотрела на меня каким-то новым взглядом. — Но вообще, Алфавит, если вы упорно стремитесь к оригинальности, то перед нами можете не стараться. Для нас вы и так — большой оригинал. Мы с бабулей искренние почитательницы вашей незаурядной личности и разухабистого образа жизни. Скажу больше: не только мы. Я рассказала о вас девчонкам в институте — они тоже были в восторге.
— В институте? — от неожиданности я опешил. — Вы учитесь в институте?!
— Второй курс. А что?
— Ничего. Просто я думал, вы ещё школьница.
— Маленькая собака до старости — щенок, — ласково глядя на внучку, ответила за неё Клавдия Алексеевна. — Меня тоже до двадцати пяти за школьницу принимали.
Теперь уже я смотрел на Клавдию-младшую новым взглядом: не зазорно терпеть нападки пятнадцатилетней юницы, но, если ей восемнадцать-девятнадцать, это совсем другое дело.
— Да, кстати, — моя оппонентка внезапно оживилась, — насчёт вашего хобби. В прошлый раз я так и не поняла: в чём оно заключается?
— Как это «в чём»?
— Когда человек собирает марки, — пояснила она, — он ходит в магазин «Филателия» или на почту, покупает марки, собирает тематические серии, общается с другими филателистами, обменивается, раскладывает марки по кляссерам. А у вас как это происходит?
Я ответил, как есть: листаю энциклопедический словарь по лингвистике и узнаю, как устроены разные языки.