— Вот оно что…
Происходящее превосходило все мои прежние представления о жизни: мы снова вели себя, словно ничего такого не случилось. Примерно, как люди, которые наутро после забубённой пьянки не любят вспоминать, как вчера они блевали, зато с удовольствием смакуют свои пьяные подвиги.
В комнату вошла Растяпа — она уходила на кухню ставить чайник, а заодно зашла поболтать к Ирине и Дарине. Я ничуть не удивился тому, что на ней чёрные джинсы и чёрная водолазка, но её короткая — как у Севдалина — причёска меня поразила. Это была новая Растяпа, мало напоминающая прежнюю и вызывающая необратимое отчуждение. Я легко представил: если бы полгода назад я предложил ей вдвоём коротко постричься, она бы сильно удивилась и спросила: «Зачем?» А стоило то же самое сказать Севе, и вот вам — тёмный ёжик волос, выступающие бугры черепа. Она настолько не моя, настолько принадлежит Севдалину, что по-прежнему грезить о ней, пожалуй что, ненормально.
Напоследок мелькнула сильно запоздавшая догадка, вызвавшая болезненный укол: по-видимому, Растяпу с самого начала влекло к Севе, но она даже не надеялась на взаимность. А ко мне — просто хорошо относилась и честно старалась любить без влюблённости. Но её тайная страсть никуда не делась, и весь такой стильный, уверенный, недостижимый Севдалин оказался перед ней бессилен — его притянуло к Растяпе, как бы он ни воображал, что им движет только собственное желание, которому подчиняются другие. Она всегда его хотела — вот и все объяснения.
Я почувствовал, как горят щёки из-за того, что не разглядел лежащий на поверхности ответ, и одновременно не мог не отметить комичности ситуации: слабая, несуразная Растяпа в итоге уделала двух самоуверенных типов, которые учили её не суетиться.
— Ты смешная, — сказал я ей.
— А мне нравится, — весело возразила она. — Тебе тоже надо постричься!
— Зачем?
— Начинаем новую жизнь, — ответил за Растяпу Севдалин и изложил ближайшие планы.
Фирма «Лучшее решение» закрывается до лучших времён. Все её сотрудники отправляются в путешествие, как и было задумано. Мне завтра же нужно лететь домой оформлять загранпаспорт, делать визы, и воссоединение хао-группы произойдёт где-нибудь в Греции или Хорватии.
Чуть помедлив, я произнёс: они пусть едут, а мне неловко путешествовать на деньги Севиного отца.
— Так это же ты пролоббировал! — сын миллионера сильно удивился. — Кстати: как тебе удалось? Ты приковал моего отца к батарее и угрожал паяльной лампой? Как?! Если бы я сказал ему, что хочу поездить по миру, он бы, знаешь, что ответил? «Заработай и катайся, сколько влезет». К гадалке не ходи!
На протяжении всего чаепития они вдвоём с непонятной настойчивостью уговаривали меня одуматься. Спрашивали, что я за упрямый осёл. Предлагали: если мне так хочется, я могу взять с собой подругу — хотя бы Ирину или Дарину. И ушли, настоятельно посоветовав ещё раз хорошо подумать. После их ухода я обнаружил под своей подушкой два пакета — с чёрными джинсами и чёрной водолазкой.
Чуть позже снова заявились Ирина и Дарина. Их интересовало: что я имел в виду три дня назад, когда предлагал одной из них остаться у меня на ночь?
— А вы как считаете?
Переглянувшись, они скорректировали вопрос: может, одна из них мне нравится, но я стесняюсь признаться? Так вот: стесняться не надо.
Я подумал: если им сказать: «Вы обе мне нравитесь, никак не могу определиться — нельзя ли увидеть вас в купальниках?», эти милые дурочки, чего доброго, пойдут переодеваться.
— Если вы о путешествии, то я не еду.
— Почему не едешь?
Я пожал плечами.
Истинная причина крылась, конечно, не в моей щепетильности, не позволяющей пользоваться деньгами Севиного отца. Будь у меня побольше сил, или обстоятельства получше, мне следовало бы дистанцироваться от хао-друзей сразу после Растяпиного ухода, а не цепляться за них, как утопающий за уходящую лодку. Я с самого начала знал, что только так и поступают люди с минимальным чувством достоинства, и всё же цеплялся. Надломленная униженность, непрерывно пульсирующая во мне последние два месяца, требовала реабилитации в виде независимого поступка.
Пережитые страхи последних дней тоже не прошли даром: теперь я боялся иметь дело с Севдалином. Можно поддаться соблазну и уверить себя, что всё плохое осталось позади, а впереди — неизведанные страны. Но потом произойдёт нечто такое, в сравнении с чем история с падением из окна покажется школьным утренником, и я буду до тоски жалеть, что не остался в Москве.
Ещё одна причина вытекала из размышлений об уме. Главная ошибка, приведшая к глупейшему положению, видимо, содержалась в самом плане, который мы с Севой так весело утвердили в гостинице «Минск». Мне следовало задуматься о противостоянии Времени, а я по-прежнему мечтал поглощать Пространство. Казалось бы, безобидное решение, но…
— Долго объяснять.
— Это же так здорово — Греция, Италия, Испания, Франция! Неужели не хочешь?
— Точно не поедешь?
— Абсолютно. Точнее не бывает. Мне надо в туалет.
В моё отсутствие Ирина и Дарина тихо исчезли из комнаты.
На следующий день я, наконец, смог поехать в институт. На первой же перемене Мизантроп вызвал меня на приватный разговор — в уличную курилку у трамвайной остановки. Нашего декана интересовало, собираюсь ли я, как и Сева, писать заявление на академический отпуск. Отрицательный ответ его не удивил. Он длинно вздохнул и несколько раз понимающе кивнул.
— Деньги, деньги, деньги, — задумчиво произнёс Мизантроп. — Пока их нет, друзья готовы последним куском делиться. А появляются деньги, и конец дружбе.
В нашем случае всё было ровно наоборот: конфликт возник из-за того, что мы не сумели заработать запланированную сумму. Но посвящать декана в такие детали не хотелось. Я лишь ответил, что дело не деньгах.
— Да? — удивился он. — В чём же дело?
Подумав, я ответил на понятном Мизантропу примере: жизнь — боль, и справедливость здесь, кажется, не причём.
Недели через полторы я, Севдалин и Растяпа ещё раз собрались в кафе — выпить на дорожку, подвести некоторые итоги и слегка заглянуть в будущее. На эту встречу я единственный раз облачился в чёрные джинсы и чёрную водолазку.
Итак, я не передумал, а они завтра улетают.
Они будут присылать мне открытки с видами городов — так я буду знать, куда их занесло.
На происходящее следует смотреть, как на эксперимент, подобный космическому, не раз описанному в научной фантастике — когда одного брата-близнеца отправляют к далёким звёздам, а другого оставляют на Земле, чтобы потом посмотреть на изменения между ними. Мы, конечно, не близнецы, в космос не собираемся, и нас трое, но мы — хао, а это круче. Через полгода-год мы снова соберёмся вместе и определимся, что делать дальше.
Напоследок Сева выдал мне тысячу восемьсот долларов — мою долю после ликвидации фирмы.
В этот вечер общежитие казалось ещё более странным местом — настолько несовместимым со мной, что подмывало снова думать о себе в третьем лице. Размышляя о друзьях, отправившихся в кругосветное путешествие, я всё больше склонялся к мысли, что и мне нужно сделать что-нибудь глобальное. Например, какое-нибудь мировое открытие.
2.12. Неудачное начало
Я никогда не видел Клавдию-младшую в уличной одежде и, боясь не узнать её в ноябрьском потоке прохожих, пристально щурился, всматриваясь в каждую миниатюрную девушку. Несколько раз ещё загодя я начинал приветливо улыбаться, но это оказывалась не она.
Мы договорились встретиться в начале четвёртого у «Макдональдса» на Пушкинской площади — неподалёку от её института. Здесь можно было всласть навспоминаться. День знакомства с Севдалином казался давним — как слегка выцветшая фотография. А приезд в Москву с дедом и вовсе принадлежал какой-то прошлой жизни — наверное, так люди, пережившие Великую Отечественную, вспоминали довоенное время.
— Умираю от голода! — сообщила Клава сразу же после приветствия. — С утра — ни крошки!