— «Идиота», — вкрадчиво подсказал я.
— «Идиота», — кивнула она на ходу.
Результаты поисков оказались противоречивыми: в целом похоже, в частности — нет. И тогда её осенило: конечно же, «Игрок»! Она начала перечитывать, и наткнулась на предложение, которое в при первом прочтении (ещё в школьные годы) прошло незамеченным.
— Вы читали «Игрока»? — посреди очередного прохода туда-сюда Клавдия, остановилась напротив меня. Я помотал головой. — Да что ж вы ничего не читали? — упрекнула она. — А ещё Алфавитом зовётесь!.. Если коротко: главный герой по уши влюблён, одновременно одержим страстью к рулетке и из-за этого весь такой взвинченный, постоянно на нервах.
— Чем же это похоже на меня?
— Помните, вы предложили мне сыграть в игру? И проигрались в пух и прах? Прямо как он: всё совпадает! С учётом обстоятельств, конечно.
— И что там за предложение?
— Необычное, — она приподняла нос кверху, припоминая, и процитировала: «И однажды в твоей жизни появится новое имя, которое превратит предыдущее в пыль».
— Разве имя сделано из земли? Как оно может превратиться в пыль?
— Это же метафора, Гений!
Третья часть идёт от её теперешних размышлений о жизни и искусстве — где они пересекаются и пересекаются ли вообще. Например, музыка. Нельзя сказать, что какие-то сочетания звуков — пенье птиц или шум городского транспорта — композитор подслушал в жизни и переработал их в произведение. Есть исключения вроде «Полёта шмеля», но очень редкие. Понятно, что композитором движут личные переживания и размышления, но он изначально имеет дело с нотами — искусственно разработанной системой звуков, и ориентируется на музыкальные инструменты — специально изготовленные предметы. Звучание скрипки, рояля, саксофона, гитары — уникально, его не извлечёшь ниоткуда, кроме, как из них самих же.
В литературе есть свои условности, но искусственность не так очевидна. Автор сочиняет реалистичную историю, читатель может считать её очень жизненной, но могла ли она произойти на самом деле — ответа по большому счёту нет. В жизни — так да не так. Её материал где-то нужно урезать, что-то к нему добавить — обработать по законам эстетики и драматургии. Но жизнь-то течёт совсем по другим законам — социальным, экономически, политическим, непредсказуемым и ещё куче неизвестно каких. Попав в пространство искусства, жизненный материал тоже меняет свои свойства — как продукты питания после тепловой обработки.
И вот одно у неё сложилось со вторым и третьим: парень и девушка разыгрывают сюжет о Клеопатре, только за каждую ночь он расплачивается не жизнью, а одной буквой своего имени. Его имя выступает в роли клепсидры, из которой вытекает вода, и в конце он остаётся без имени. А потом, возможно, обретает новое.
Только не надо спрашивать: что значит «расплачивается»? Она понятия не имеет. Сцену придумать легко: утром девушка сжигает бумажку с буквой на пламени свечи, например. В кино или романе это действие можно наделить тайной силой. Но что оно будет означать в реальном мире? Что-то или ничего? По сути мы не знаем, что такое имя. Для одних — это простой набор звуков, с которым человек привык себя идентифицировать, и ничего больше. Поэтому, к примеру, далеко не все Петры отличаются твёрдостью характера, и не все Ирины — миролюбивы. Другие утверждают, что у имени есть своя метафизика, и его нельзя выдумать — ни одно придуманное имя не приживается. Кто тут прав, мы не знаем.
Вот и получается, сомнительное заигрывание с мистикой с неясными последствиями. Если ничего за звуками имени нет, то при разыгрывании сюжета, ничего не произойдёт. Если всё же есть… то что-то может произойти, но непонятно что.
— Собственно, всё, — Клавдия остановилась и сунула руки в передние карманы джинсов. — Ничего не говорите: сама знаю, что бредово. Мне очень неловко, довольны?
Запрокинув голову вверх, я некоторое время изучал потолок. Когда сообщница в театральном буфете упомянула свой сюжет, мне представилось что-то более изощрённое и проработанное. На поверку оказалось длинное предисловие и совсем короткая основная часть — даже не сюжет, а лишь завязка. И всё же разочарования не было — я чувствовал, как предлагаемые обстоятельства захватывают меня. По-видимому, в каждой девушке живёт Клеопатра: в ком-то почти явно, в ком-то — настолько тайно, что она и сама не разглядит, пока не возникнут соответствующие условия. Если разобраться: напичканная книжками московская студентка, которую при рождении могли назвать Клеопатрой, — не самый экстравагантный вариант. Мне предлагается роль её любовника: когда ещё такое сыграешь?
Может быть, в другое время, с другой девушкой, при другом положении вещей и мне предложенная затея показалась бы странноватой. Но не сейчас. Неожиданный подарок, о котором даже не мечтаешь, потому что не подозреваешь о его существовании, вдруг падает в руки в самый необходимый момент — как не удивиться такому совпадению? И как от него отказаться? Семь букв имени — семь ночей. Кое-чего о своём сюжете Клава не знает: я могу использовать его, чтобы сообщить ей, как меня зовут на самом деле. Всё равно когда-нибудь это придётся сделать — через месяц, через два. И лучше постепенно, буква за буквой, как в игре-угадайке, чем при завершении эссе, смущаясь и мямля. Пусть будет Игра — как в утро нашего знакомства, когда вредная девчонка предложила мне отгадать её имя, а потом сказала, что правильный ответ — Клеопатра.
— Мне нравится, — медленно произнёс я. — Так и сделаем. Появятся временные рамки — как вы и хотели. И вообще — отличная идея…
Носком тапка она начала вырисовывать на паркете невидимый узор.
— Так и знала, что вы будете хвалить.
— Неужели?
— Предсказуемо. Я понимаю: ваш внутренний людоед и всё такое. Но знаете, — она оторвала взгляд от пола и направила в меня, — вам совсем не обязательно соглашаться с любым моим бредом. Если вам так не терпится, мы можем заниматься любовью и без сюжета. И хватит об этом.
В груди сладко ёкнуло. И в то же время подумалось: что-то тут не так.
— Вы же хотели подождать?
— Хотела, а что делать? Придётся перехотеть. Я же вижу: вы начали психовать. А дальше будете психовать ещё сильнее. Видимо, мужчин не переделать. Какой смысл обсуждать с вами эссе, если у вас на уме только одно: как бы побыстрей затащить меня в постель?
— Какая вы деликатная! — усмехнулся я. — А могла бы и по-простому: «Так и быть, отдамся тебе, несносный зануда!»
— Не искажайте мои слова.
— Уж кто бы говорил, — я тихо рассмеялся. — Я и не думал к вам подлаживаться. Мне ваш сюжет действительно нравится. Просто мы по-разному на него смотрим. Вы — как на эксперимент, я — как на игру.
— Игру?
— Если хотите, как на спектакль. Никаких зрителей, никакой сцены: играем друг для друга. Театр без подмостков. Есть основная канва, остальное — импровизация. Помните, вы говорили, что хотите написать слегка странную пьесу и что я — подходящий для неё персонаж? Вперёд! Согласитесь, наши отношения обычными не назовёшь. Пусть будут ещё странней!
Сообщница задумалась.
— Хм. Спектакль? И какое он имеет отношение к эссе?
— Довольно-таки прямое. Неужели не видите? Секс — то, что уравнивает нас с первобытными людьми. Это — наша связь времён с ними. Способ размножения с тех пор ничуть не изменился. Мы и ценим в сексе древнее животное удовольствие. Это — с одной стороны. А с другой: личные имена, возможно, и стали первыми словами человеческого языка. В какой-то момент до-людям в поисках еды пришлось разбредаться по лесу на большие расстояния, и им понадобилось друг друга окликать. Не просто орать всем подряд: «Ау!», а звать конкретного человека. Тогда-то каждому и понадобилось лично имя. Как вам такая версия?
— Хм. Вот вы с какой стороны зашли, — произнесла она задумчиво.
— Всё сходится, как вы и говорили.
— Так вы думаете: здесь нет никакого эксперимента?
— Трудно сказать, — пожал я плечами. — Как бы есть, но как бы и нету. Чистый кот Шрёдингера. Вам это так важно?
— А вдруг с вами что-нибудь случится? Я этого очень боюсь!
— В том-то и дело: если случится, то откуда нам знать, что причиной — Игра? «После того» не значит «вследствие того». Будущее неизвестно: теоретически с каждым из нас может случиться куча неприятных вещей — без какой-либо Игры. Разве не так?