Посумасбродствуй. Побудь жестокою.
Поймёшь со временем один секрет:
Прекрасной женщине прощают многое,
Несчастной женщине — пощады нет.
Хотя звонки по личным вопросам случались, прямо скажем, редко, всякий раз, когда незнакомый женский голос просил позвать к телефону Илью Сергеевича, мама передавала отцу трубку с молчаливым укором безупречной жены, измученной многочисленными супружескими изменами, и пусть в этом конкретном случае оснований для подозрений нет, в целом ей «всё понятно». Но если утешения затягивались, она начинала возмущаться всерьёз:
— Почему ты их всё время жалеешь, а меня никогда? Что — у меня жизнь такая уж лёгкая?
— У тебя же есть я, — отвечал отец так, словно был академиком или, на худой конец, миллионером.
— Твой отец, — сказала мне однажды мать, — дай ему только волю, женился бы на всех несчастных женщинах, каких только знает. Зачем только мы с тобой ему понадобились, ума не приложу.
— Ты преувеличиваешь, — посмеиваясь, возразил отец. — Как это — зачем? Во-первых, ты самая красивая женщина из всех, кого я только видел и когда-либо увижу. Во-вторых, что тут плохого? Люди нуждаются в поддержке, а мне ведь это нетрудно. Бывает утомительно, но что поделаешь, людям надо помогать. И, наконец, как ты можешь такое говорить? Ты же моя судьба! А я — твоя. Скажешь, нет?
Мама ответила: тут не поспоришь, только ей непонятно, отчего её судьба так занята обустройством посторонних судеб — есть в этом что-то не судьбоносное. Тогда отец указал на самое важное отличие: за тех, кто ему звонит, он не готов отдать жизнь, а за нас с мамой — не раздумывая.
— Это ведь кое-что да значит? Потому что вы для меня самые дорогие, вас я люблю, а к ним просто хорошо отношусь. «Крепка, как смерть любовь!» — слыхала про такое?..
Мама не понимала, к чему все эти разговоры об отдании жизни. А вот то, что из-за отцовских страдалиц к нам домой вечно нельзя дозвониться, по её мнению, явно не делает нашу жизнь лучше.
Сидя в «жигулёнке», я больше всего боялся, что отец ненароком откроет страшную тайну — что у него были женщины и до матери. Я прекрасно понимал, что так оно и есть, по-другому и быть не могло, всё-таки он старше мамы на восемь лет, но даже думать об этом было не особенно приятно, не то, что услышать от отца.
Зато я с удовольствием узнал бы несколько дельных советов о том, как женщинам понравиться. Мы с Васей и Димкой уже успели изучить и обсудить «Героя нашего времени» (это произведение предстояло изучать по школьной программе только через два года), особенно ту главу, где Печорин завлекает в свои сети княжну Мэри, но лишние знания в таком деле никогда не помешают. Однако отец, как было ясно, собирался говорить не о том, как женщин завлекать, а как с ними расставаться.
— Ты не напрягайся, — легко посоветовал он. — Просто есть вещи, которые надо знать заранее и быть к ним готовыми. Любовные трагедии, старик, нужно уметь переживать, как бы это сказать… без трагедий.
Я пожал плечами. Легко сказать: «Без трагедий». Практика показывает иное.
— Женщины — не такие, как мы, — наставительно продолжал отец, глядя перед собой, словно по-прежнему следил за дорожной ситуацией, — не стоит об этом забывать. Ты обращал внимание, как мужчины смотрят на женщин?
— Как?
— Как на прилагательные: стройная, красивая, ласковая, милая, добрая, бойкая или наоборот застенчивая. А женщины смотрят на мужчин, как на глаголы — оценивают способность защищать, оберегать, решать проблемы, зарабатывать…
— Ух, ты! — восхитился я. — Никогда об этом не думал. А причастия, деепричастия, предлоги всякие — они кто?
Отец ответил: он не стал бы так сильно углубляться, однако, по его мнению, настоящий союз возникает, когда люди соответствуют друг другу, как существительные — когда совпадают их взгляды на жизнь, на прекрасное и безобразное, доброе и злое, наконец, когда им просто хорошо вместе без всяких слов и действий.
Мне вспомнилась Людка: а ведь я толком и не знаю — что она за существительное такое. Просто очень симпатичное прилагательное — слишком много о себе воображающее…
Далее отец произнёс загадочную фразу:
— Почти все девушки, которые тебе встретятся в жизни, — миражи.
— Это как? — удивился я. — Ты хочешь сказать: они мне только кажутся, а на самом деле их нет?
— Замечательное определение слова «мираж», — пошутил отец. — Нет, как люди они, конечно, существуют. Я хочу сказать: они могут тебе нравиться и даже очень сильно, но они — не твои, твоими никогда не будут или будут недолго. Это может быть обидным, но ещё обиднее потратить много душевных сил и времени впустую, гоняясь за миражами, согласен?
— А как понять — мираж или не мираж?
Отец ответил: по его жизненному опыту, если ты девушке безразличен, она сразу даст тебе это понять — например, пригласишь её в кино, а она сошлётся на занятость.
— А если она и вправду занята?
— Ну, тогда она сама и предложит день, когда будет свободна.
— Хм, — снова вспомнилась Людка. — А если сначала согласилась, а потом передумала?
— Вот, — отец несколько раз кивнул головой, — я, собственно, об этом…
Бывают счастливые случаи, когда супруги рано находят друг друга, сказал он, но большинство людей, прежде чем обрести постоянного спутника жизни, проходят череду встреч и расставаний. Иногда разрыв отношений случается внезапно и застаёт врасплох. И тут у меня будет выбор — устроить сцену с выяснениями и попрёками или просто молча уйти.
— Как это — молча? Совсем ничего не говорить?
— Как воспитанный человек, ты можешь поблагодарить её за любовь, которую она тебе дарила, — невозмутимо добавил отец, — и пожелать счастья.
— Вот ещё! — возмутился я. — Это же она меня бросает! И я ей — счастья?!
Отец негромко рассмеялся и правой рукой взъерошил волосы на моей макушке.
— Это нужно не ей, а тебе, — пояснил он. — Скандалы, старик, всегда выглядят некрасиво. Устроишь скандал — потом стыдно будет вспоминать. Скандал — проявление слабости. Мужчинам они не к лицу. Тут такая штука: когда люди хотят расстаться друзьями, они вспоминают хорошее, желают друг другу добра. А если начинаются упрёки и претензии, тогда, получается, и правильно, что расстаётесь: зачем вам быть вместе, если вы друг другу хотите больно сделать? И потом: когда начинаешь выяснять, почему она хочет расстаться, что её в тебе не устраивает, появился ли у неё кто-то другой, и кто он такой, ты тем самым становишься на путь самосожжения — начинаешь сжигать себя с помощью собственных чувств. Небольшую ранку поливаешь кислотой, чтобы она стала огромной кровоточащей раной, понимаешь?
— Понимаю, — я издал вздох бывалого человека.
— Поэтому лучше ни о чём таком вовсе не думать. Чем дольше сможешь не думать, тем легче перенесёшь разрыв. Если девушка решила от тебя уйти, значит, она не твоя — она была миражом или, если хочешь, приключением, которое закончилось.
— Здорово, — мне понравилось сравнение с приключением. — А как не думать, если оно — думается?
— Думать о чём-нибудь другом, — легко посоветовал отец. — Постараться занять свой ум чем-нибудь увлекательным. Скажи себе: «Жизнь продолжается, в ней произошло одно небольшое изменение, но кругом много всего замечательного». Или вот хорошее занятие: считать до миллиона. Можно поставить себе условие: «Пока не досчитаю, не буду о ней думать!» Ты же уже умеешь считать до миллиона? Уже знаешь, как это, верно? — и он хитро мне подмигнул.
Отец намекал на историю годовалой давности, когда он спросил меня, могу ли я считать до миллиона, а я, не почувствовав подвоха, ответил: конечно, могу. Но тут же выяснилось, что для подсчёта понадобится двести семьдесят семь часов или одиннадцать с половиной суток или двадцать три дня (если на один счёт будет приходиться секунда).