— Разве? — усомнился я. — Вроде бы знаем — пять повешенных. Муравьёв-Апостол, Бестужев-Рюмин, Пестель, Рылеев, Каховский…
— Э-э, нет, дорогой историк, — не соглашаясь, дед помотал головой, — Я же не сказал: «казнили». А как быть с теми, кто при подавлении погиб? Из пушек картечью лупили — больше тысячи человек! Были люди — нет людей. Палкиным, опять же спрошу, Николая, по-твоему, просто так прозвали? Солдатиков шпицрутенами избивать — не у нас придумали, из Европы завезли этот мерзкий обычай. Но одно дело при Александре Палыче, когда его применяли нечасто. Другое — при его младшем братце Николае, тоже Палыче. Кто решил дисциплину в армии закрутить так, что и за провинность малую через строй могли прогнать? Он! А не было бы восстания — не было бы и «палочной дисциплины». В таком масштабе, по крайней мере. И сколько их, бедолаг, забитых до смерти или покалеченных за все годы Николаева правления, оказалось — кто подсчитал? И чем, скажи мне, это отличается от тридцать седьмого? Там «тройки» всё решали, а при Николае — какой-нибудь командир полка, полковой суд. Тоже невелики птицы…
— Хм, — я был и согласен, и не согласен.
Несогласие касалось числа жертв — при Николае I и при Сталине они были не сопоставимы.
— Вот об этом я тебе и толкую, дорогой историк, — профессор на ходу полуобернулся ко мне и значительно помахал указательным пальцем. — Про 1937-й сейчас пишут так, словно он возник из ниоткуда, с Луны свалился! Словно не было ни 1914-го, ни 1941-го!
Но мне, по мнению деда, для понимания тогдашних процессов следует держать в голове целых три войны — Первую мировую, Гражданскую и Великую Отечественную.
— Это как? — не понял я.
— Это так, дорогой историк, — ответил профессор. — Первая мировая война унесла больше жизней, чем все войны и революции 19-го века вместе взятые. Если не знал, теперь знай. Никто не думал, что такая мясорубка получится. Не греша против истины, мы можем сказать: 20-й век — если принимать во внимание не календарь, а исторические процессы — начался отнюдь не в 1901-м. Он родился на полях Первой мировой, да. Сколько раньше на войне людей погибало? Ну, сотни, ну, тысячи, ну, десятки тысяч. А сейчас в сто раз больше! В тысячу раз! Сотни тысяч и миллионы! Поначалу таким потерям ужасались, а потом и привыкли. Вот эта привычка и создала человека 20-го века — человека с новым масштабом восприятия. Это понятно?
— Ага.
— Что ж, пойдём дальше, — машинально кивнул профессор, хотя мы и так уже шли. — Без Первой мировой не было бы революций — Февральской и Октябрьской. Сам Ленин признавал — он думал, до революции не доживёт. А, стало быть, и Гражданской войны не было бы. Гражданская война почему такой долгой и кровавой получилась? Потому что люди к тому времени уже озверели — от голода, лишений, похоронок. И сама война уже казалась бессмысленной: за что воюем? За что погиб мой отец-брат-муж? За Дарданеллы? Зачем мне те Дарданеллы? Будь проклята эта война и те, кто её устроил — вот как народ рассуждал. Опять же не будем далеко ходить: мой родитель, твой прадед, на той войне убит, в девятьсот пятнадцатом — под Горлицей, в Польше, и могилы не найти! Оттого отца только по фотографии и знаю — полтора года мне было, когда он уходил. А война продолжается и продолжается. Жалости у людей почти не осталось, зато ярости на такую жизнь — хоть отбавляй. С довоенными временами не сравнишь — весь жизненный уклад поменялся. И это ещё те, кто в тылу. Фронтовики — отдельная статья, их кровью и зверствами подавно не удивишь. И если такие люди пошли друг на друга — пощады не жди. А когда Гражданская война кончилась, что произошло?
— Победила советская власть, — ответил я уверенно.
— Верно, — согласился дед. — Но из кого она состояла? Кто её представлял, кто выбился в начальство? Те, кто проявил себе на Гражданской войне — так всегда бывает. А значит даже самый мелкий начальник — глава самого захолустного района — был человек воевавший. А раз воевал, значит, и стрелял, убивал. Вышестоящие, может, сами и не стреляли, но приказывали стрелять или призывали к расстрелам и беспощадной борьбе. И в кого стрелять? В Ивановых, Петровых, Сидоровых. А те стреляли в ответ — на то и Гражданская война. Вот и получается, что светлое будущее строил — кто? Люди, для которых убийство — обычное дело. После гражданских войн иначе и не бывает, кто бы в них ни победил, — жестокости творили с обеих сторон, и никак иначе, да. Вот ими Сталин и руководил — кабинетному интеллигенту они бы не подчинились. Вожаком убийц, дорогой историк, может быть только самый умный и волевой убийца — о ком остальные думают: «При нём мне будет хорошо». А когда большинству из них что-то не нравилось, ему приходилось маневрировать, отступать, пытаться внести в ряды несогласных раскол. Так и Ленин действовал, так любая власть устроена — хоть при царях, хоть при генсеках, хоть при канцлерах и президентах. Тот же Николай I: уж на что грозный император. И с поста его не снимешь на пленуме, как генсека. А крепостное право побоялся отменять, хотя и хотел — да дворяне были сильно против. Знал: они его и без всякого пленума убрать могут, если против их интересов сильно пойти. Тюкнут, как папеньку, табакеркой в висок, и заказывай отходную! И ещё учти: Гражданская война в один день не заканчивается — это не чужеземцев прогнать и принудить к капитуляции. У победителей всегда остаётся подозрение, что ещё не все враги разоружились. А среди проигравших всегда находятся те, кто готов продолжать борьбу. Как тут понять, кто мирный гражданин, а кто замаскировавшийся враг? Это же Ивановы, Петровы, Сидоровы, а не Гансы и Франсуа. Первое время, случалось, без всяких доказательств людей сажали — за одно только подозрительное прошлое, за дворянское или купеческое звание. Несправедливо? Несомненно! А когда справедливо было? При крепостном праве помещики крестьян иной раз тоже без всякой вины пороли — для острастки. Это как — справедливо? Когда у тех же крестьян неурожай, они от голода пухнут, а их барин в то же время в столицах-заграницах утонченными деликатесами наслаждается — это разве нормально? Когда рабочие по двенадцать часов в день на заводах-фабриках горбатятся с одним выходным в неделю, а фабрикантам всё денег мало — это хорошо? Правильно? То-то и оно. А теперь посмотрим на сам заговор: на скамье подсудимых — маршал, бывший начальник Генерального штаба, остальные — командармы, командующие округами, в том числе приграничными. И обвиняют их в сговоре с наиболее вероятным потенциальным противником — фашистской Германией. Так? Так. И что у нас получается? С одной стороны, самый серьёзный военный заговор, какой только можно придумать. С другой, властный аппарат состоящий из людей, для которых сражаться с врагами — это то, что они умеют лучше всего. Сотня расстрелянных для них — капля в море, они иные масштабы видывали. Им сказали: кругом враги. Они и рады соревноваться: кто больше крови прольёт. Вторая молодость! Снова, как на Гражданской войне! Шашки к бою!
Слова профессора произвели на меня ошеломляющее и тягостное воздействие: люди, которых я с детства чтил, как лучших представителей человечества за их готовность жертвовать собой ради народного счастья, оказались вовсе не так благородны, какими представали на книжных страницах и в кино. Это была эрозия идеалов, начавшаяся ещё с памятного разговора о том, чем плох Горбачёв и с чтения литературы о репрессиях. Сам дед вряд ли хотел добиться такого эффекта — он не сомневался в правильности коммунистической идеи, как таковой, и уже лет двадцать официально состоял в партии.