— Почему «пришлось»? — не понял я.
— А ты сам посуди: как объяснить армии и народу, что у Тухачевского — у самого Тухачевского! — и у самого Уборевича, самого Якира, что у них, таких прославленных и победоносных, коленки дрожат с Гитлером воевать? Кто тогда в будущую победу поверит? Никто не поверит — ни комдивы, ни красноармейцы. А без веры в победу и сопротивляться бессмысленно: боевой дух для армии — наиважнейшая вещь. А сказали: «троцкисты» — это народу понятно, о троцкистах пресса уже десять лет без устали говорит. Не забывай: Сталин до революции, кем был? Агитатором, пропагандистом. А пропаганде не правда нужна — ей нужны сторонники. Когда правда убийственна, её лучше спрятать так, чтобы никто и не догадался, что она была. Тут как раз такой случай: о заговоре сообщили, потому что умолчать никак нельзя, а истинную причину скрыли, и правильно, скажу тебе, сделали.
— Значит, заговор всё-таки был, — медленно произнёс я, тяжело утверждаясь в этой мысли, и уже в следующее мгновенье, поражённый, застыл на месте: — Тогда получается: Сталин ни в чём не виноват? Так что ли получается?
Увлёкшись разговором, мы зашли довольно далеко — дошли аж до Центрального кладбища, миновали его и оказались в конце улицы. Справа возвышался холм с Мемориалом воинской славы, слева, через дорогу, за высокой жёлтой стеной забора виднелась покатая крыша тюремного замка. Мне вдруг почудился объединяющий их символизм — неведомый ранее. Я представил себя одним из заключённых, и, хотя стоял тёплый вечер (солнце только начинало розоветь и клониться к закату), поёжился.
— Виноват, — не раздумывая, ответил дед. — Как же не виноват? Кто «тройки» санкционировал? Кто квоты на расстрелы и аресты утверждал? Кто маньяка Ежова на НКВД поставил? Товарищ Сталин и компания. Понять его действия — не значит согласиться с ними, а тем паче одобрить. Жизнь у каждого одна, запасной нет. Невинно пострадавшим, какая разница, за что их расстреляли или в барак упекли — по ошибке, с перепугу или ради высшей цели? Нет никакой разницы! Ну, почистили вы властную верхушку — так те знали, куда шли, а если не знали, то кто ж мешал головой думать? Но простых людей зачем трогать? Они потом воевать пойдут, в тылу трудиться! Кого и что они могут предать, пока война не началась? Какой вам прок губить их понапрасну? Откуда вам наперёд знать, кто как себя в бою поведёт? Тот, кто больше всех лозунгами бросается, может статься, первым наутёк и бросится — и такое бывало, сам наблюдал! А Николай Николаевич Дурново, прекраснейший лингвист, чем для вас был опасен? Диалектами и говорами русского языка занимался — говоры вам чем-то мешали? Обороноспособность подрывали? Так не только самого, но и двух сыновей расстреляли: как это назвать, если не бессмысленным зверством? Евгения, опять же спрошу, Поливанова нельзя было пощадить за гениальность? Японским шпионом зачислили — так ведь немудрено! Он ударения в японском языке исследовал раньше самих японцев — вот она диверсия! Положим, после революции какое-то время заместителем Троцкого числился, но ведь сам же и разругался с Иудушкой! Обязательно его было расстреливать через двадцать лет? Тут, дорогой историк, проблема не с виной — она очевидна…
— А с чем же? — удивился я.
— Не с чем, а с кем, — поправил меня дед. — С обвинителями. Если вы, товарищи дорогие, обвиняете Сталина, не понимая и даже не стараясь понять — если трактуете его действия, как вам удобней и больше нравится, если не хотите разобраться досконально, с учётом всех обстоятельств — то, чем, скажите на милость, вы отличаетесь от ежовских подручных? Ничем! Вы по сути — такие же, как и они! Те тоже, кто не циник, не видели абсурдности обвинений и разбираться не хотели. Вам не нравятся «тройки» и беззаконие? Понимаю! Очень, знаете ли, понимаю! Только тогда назначьте и Сталину адвоката — если уж вы за законность. Говорят: «Осудили культ личности». Неправда! В том-то и беда, что не осудили, а расправились. С каких пор партийный съезд стал судебным процессом? Что это у вас за суд такой, если говорит только обвинитель товарищ Хрущёв, и он же — главный судья? Вы или дайте возможность сказать слово в защиту, или у вас получается такой же митинг на заводе, где требовали расстрелять врагов народа на основании сообщения в газете!
— А-а, — протянул я, кивая, — понятно.
— И кому, скажите на милость, вы хуже делаете? — с горячим недоумением обратился дед к невидимым оппонентам. — Сталину от ваших разоблачений ни холодно, ни жарко: ему что в Мавзолее лежать, что у Кремлёвской стены — без разницы. Это же в ваших интересах разобраться — как было на самом деле! Только тогда вы можете рассчитывать, что и вас при случае не осудят огульно. А если вас, товарищи дорогие, устраивает подобный уровень правосудия, то потом и сами не плачьте!
Профессор достал из кармана брюк пакет табака, запасную трубку, не торопясь, набил её и чиркнул спичкой.
— Ежов — простофиля, — почти деловито сообщил он, не вынимая трубки изо рта и пыхая белым дымом. — Ему, когда назначили главным в НКВД, сразу на лбу можно было писать: «Козёл отпущения». Его же поставили с единственной целью: грязную работу сделать, а потом убрать и на него всю кровь списать. Умный на месте Ежова днями и ночами думал бы, как бы так извернуться, чтобы и в саботаже не обвинили, и кровавым чудищем не прослыть. А этому — словно фитиль в одно место вставили. Думал: чем больше народу расстреляет, тем больше хвалить будут. Вот ему везде заговоры и мерещились. Хвалить-то его хвалили да потом и самого в расстрельный подвал проводили. И, представь себе, он даже в камере смертников ничего не понял — всё сокрушался, что «мало врагов почистил»! Ничегошеньки не понял! А отсюда вопрос: мог ли на его месте оказаться умный? Лично у меня — большие сомнения. Уж больно похоже: специально подобрали ретивого дурачка. А раз специально, то и несёте полную ответственность…
Трубка, наконец, была раскурена, в воздухе запахло вишнёвым табаком. Мы развернулись и двинулись восвояси — то глядя вперёд, то оборачиваясь друг к другу.
— Знаешь, что меня удивляет? — продолжал дед. — Товарищ Хрущёв у себя на Украине таким же Ежовым был — требовал новых и новых квот на расстрелы. Всё мало ему было, пока Сталин не одёрнул: «Уймись, дурак!» Как Никиту не затянуло в мясорубку? Как изловчился уцелеть? Тайна сия велика есть. И этот же кровавый Никита потом Сталина в репрессиях обвинил — чтобы и от крови отмыться, и власть захватить. Сталин на Ежова всю кровь списал, а Хрущёв — на Сталина. Обычный кунштюк. Кто самые давние и близкие соратники Сталина? Молотов, Каганович, Маленков — вся страна это знала. Им, стало быть, и дело Сталина продолжать — такая властная диспозиция намечалась. Был ещё Берия — да «не оправдал доверия». А почему? Не извлёк урока из падения Льва Давидовича. Тот после смерти Ленина самой могущественной фигурой в стране стал — опасной для соратников. Соратники его, шаг за шагом, и отодвинули от властных рычагов — сначала с наркома обороны сняли, потом из Политбюро турнули. А Лаврентия Палыча ещё и при Сталине вся верхушка, как огня боялась — слишком много силы набрал, спецслужбы под его рукой. Захочет — всех их перещёлкает, как воробьёв, и кто его остановит, когда отца народов не стало? Вот и остановили, не мешкая, с помощью военных. А, как с Берией расправились, возник вопрос: кому быть главным? Никита и решил: раз вы — видные сталинцы, то покажу я вам, какой это Сталин. Козырь из их рук решил выбить. И выбил — загнал троицу под лавку. Только скажи мне, дорогой историк, мы-то тут причём?
— Как это «мы причём»? — не понял я.
— Зачем это им, я понимаю, — пояснил профессор. — Но мы-то доносов не писали, в «тройках» не состояли, приговоров не подписывали, не расстреливали, за власть не дрались! И родственников таких, как говорится, бог миловал. Нам-то зачем в их игры играть — один обман выявлять, а другому, ещё худшему, поддакивать? Мы же не дураки! Мы видим: виновных тут много, и Сталин — не первый из них. Его преступления, положим, велики — тут не может быть никаких сомнений. Но и заслуги неизмеримы — он страну к войне подготовил, никто другой. Пусть не до конца подготовил, не всё успел, так ведь и не всё от него зависело. Он же и Верховным Главнокомандующим стал, когда увидел, что военные сами не справляются — всего неделя войны прошла, а Генштаб уже управление войсками потерял. Уж коли сам Рокоссовский при Хрущёве сказал: «Товарищ Сталин для меня святой», то это дорогого стоит. Это тебе не прогрессивный журналист — за ним и Курская дуга, и Сталинград, и операция «Багратион». А уж у него причины обижаться на Главкома имелись — в тридцать восьмом в тюрьму бросили, два года пытали, издевались. Потом честь взять Берлин у него отняли и Жукову отдали. И тем не менее. Так что будь на месте Сталина кто менее толковый, глядишь, войну и проиграли бы — и не было бы нас никого, а были бы лишь рабы в концлагерях. Так что — немало погубил, но большинство спас. Абсолютное большинство. И возьми во внимание: Сталина на большой террор военный заговор подтолкнул и опасная международная обстановка. А Никиту какие враги заставляли кукурузу сажать, где ни попадя — где она никогда не росла и расти не будет? Да ещё налоги для крестьян преступные вводить — так, что последние яблоньки возле домов повырубали? Никто не заставлял — только собственная дурь! С коммунизмом кто его за язык тянул? Брякнул: «Через двадцать лет будем жить при коммунизме», а с чего брякнул? Да ни с чего: хотел до самой смерти у власти сидеть, вот и прикинул с запасом, сколько жить осталось: «На мой век хватит, а после меня хоть трава не расти». Всё, что полезного мог погубить, всё угробил. Зачем же нам в его самооправдании участвовать, от крови его отмывать? Да ещё чуть ли не освободителем провозглашать? Нам этот пердимонокль незачем, да.