— На данный момент, — сказала она, передразнивая меня, — на данный момент есть.
— Почему? — спросил я машинально, потом смутился, раскраснелся и исправился: — То есть я хотел спросить: правда?
— Ты такой милый! — Вероника рассмеялась, всплеснула руками и сомкнула ладошки. — Опять насмешил!.. Ну, конечно, есть. Но, — продолжала она, — скоро опять не будет.
— Как это?
— А вот так: он пойдёт по своим делам, а я пойду в читалку, — она лукаво улыбнулась. — И у меня опять не будет парня.
— А-а, — сказал я, — понятно.
Вероника ещё раз коротко хохотнула, потом наклонилась к борту лодку и, зачерпнув пригоршню воды, плеснула ею в меня. Вода попала в лицо и на рубашку.
— Солнышко, ты так раскраснелся — тебе надо немного остыть. Это же шутка!
— А-а, — сказал я, — понятно.
Но ей понравилось брызгаться. В меня полетели новые порции воды.
— Ты гребёшь, надо же и мне чем-то заниматься, — объяснила она.
Я тоже зачерпнул воды.
— Ты собираешься меня обрызгать?
— Ну да, это же игра.
— Нет, солнышко, прошу тебя, не делай этого. Мне же ещё идти в библиотеку. Хороша я там буду… в подмоченном виде!
— Как хочешь.
Ощущение кинематографичности происходящего, не покидавшее меня последний час, получило восторженно-тревожное направление: неподвижность природы походило на затишье перед чем-то тревожно-грандиозным — затишье перед грозой или, не исключено, на идиллию перед войной. Причиной тому были чёрно-белые фильмы, которых я насмотрелся в детстве. Там люди часто катались на лодках — возможно, из-за того, что других развлечений было мало — а потом начинался дождь или война.
— Солнышко, можно тебя кое о чём спросить? Если не хочешь, не отвечай.
— Давай.
— Из-за чего твои родители развелись? Я понимаю, для тебя это неприятная тема, просто интересно.
— Они…, — я совсем забыл, что ввёл Веронику в заблуждение и теперь испытывал неловкость, — они… как бы тебе сказать… не разводились.
— Как это?
— Ну, так. Я их сын от первого брака, а у них это и есть первый брак, понимаешь?
— Что-что?!
— В общем, я ничего другого и не говорил, но ты… короче, извини.
Вероника несколько секунд думала, потом поражённо прикрыла рот ладошкой и всерьёз рассердилась:
— Я его тут жалею, а он… Ах, ты маленький обманщик! Сейчас же плыви к берегу!
— Извини, — повторил я. — Случайно вышло.
— Ничего не хочу слышать, — она возмущённо помотала головой.
— Но я же тебя не обманывал, — стал объяснять я, — я просто сказал…
— Знаю, что ты сказал. Ловко выкрутился. А сам, наверное, сидишь и думаешь: «Эта Вероника — такая дура!».
— Ничего подобного. Я так не думаю.
— Я сказала — плыви к берегу!
Я начал грести.
— Не к тому, — сказала она, — к станции.
Я послушно изменил направление.
— Так ты меня жалела? В смысле: согласилась пойти в парк из жалости?
Она не удостоила меня ответом.
— Всё-таки из жалости?
— Отстань, солнышко.
Повернувшись ко мне боком, она насупилась и сердито сложила руки под грудью. Но уже перед самой станцией ей самой сделалось смешно:
— Да, солнышко, как ты ловко меня…
— Это было неумышленно, — поспешно сказал я.
— А я уже напредставляла себе разных драматических разностей… Ты, оказывается, солнышко, ещё тот казуист! Тебе надо юристом быть, а не математиком.
— Я подумаю.
— Ты весь мокрый, — сказала она на берегу. — Эта гадкая Вероника тебя всего забрызгала.
— Ерунда, — сказал я, — скоро высохнет.
— Ты можешь простудиться.
— Ещё чего!.. Летом?!
— Тогда что там у нас осталось по программе?
— Парашютная вышка.
— Веди меня к своей вышке.
Мы поспорили, по какой из тропинок идти, — по правой или по левой. Я уступил, и мы поднялись наверх, промахнувшись метров на двести. По дороге нам не попалась ни одна живая душа.
— Я же говорил, — сказал я.
— Ну и ладно, — Вероника села на пригорок и показала на место рядом с собой. — Садись.
Я сел.
— Как красиво, — выдохнула она.
— Ага, — сказал я, — очень.
Отсюда был виден весь парк — озеро, каскад фонтанов, в котором по праздникам зажигали цветную подсветку, крыша главного корпуса университета.
— Иногда смотришь на город со стороны и думаешь: «Я обязательно буду здесь счастлива». А у тебя такое бывает?
— Бывает. Иногда.
Неожиданно, не иначе, как в наваждении, я провёл рукой по её волосам. Потрогал косичку, верней. Вероника отстранилась и посмотрела на меня удивлённо.
— Солнышко, что это было?
— Просто, — смутился я, — захотелось.
— С чего вдруг?
— Просто.
— Ну, если просто, то ничего. А вообще свои желания надо контролировать.
— Извини.
— Не извиняйся.
Возникло молчание.
— О чём ты сейчас думаешь? — спросила она минуту спустя.
— Ни о чём, — сказал я поспешно и тут же понял, что такой ответ никуда не годится: — О тебе.
— Так ни о чём или обо мне? — переспросила она, слегка наклонив голову.
— О тебе.
— А что думаешь?
— Что ты…, — я замялся, — что очень приятно, когда ты рядом. Просто здорово.
— Спасибо, солнышко, — просияла она, — давно мне не говорили таких хороших комплиментов. Я тоже о тебе подумала: так вот он ты какой…
— Так вот он я — какой?
— Умный, странный и… обманщик, — она чуть дразнящее улыбнулась.
— А-а, — сказал я, — понятно.
— И что у тебя зелёные глаза, — Вероника развернулась ко мне, её левая коленка коснулась моей правой ноги.
— А у тебя — карие, — я тоже повернулся к ней.
Неожиданно мы стали смотреть друг на друга, словно играя в игру, кто первым сморгнёт. На меня это действовало завораживающе.
— Так вот он ты какой, — подумал я вслух, — цветочек аленький…
Вероника вздрогнула, словно кто-то поскрёб по стеклу. Она посмотрела на меня как-то странно, но в следующую секунду рассмеялась:
— О чём это ты? Какой цветочек?
— Просто, — сказал я. — Вспомнилось. Сказка такая — «Аленький цветочек», помнишь?
— Ты смешной, ты очень смешной, — она быстро наклонилась ко мне и коснулась губами щеки. — Просто, — объяснила она своё действие, — захотелось. Думаешь, только тебе можно?
Я наклонился к ней и приобнял рукой за талию. Поцелуй длился недолго. Потом Вероника отстранилась.
— Ну вот, — объявила она неизвестно кому, — вот и поцеловались. Прямо как на настоящем свидании. Спасибо тебе, солнышко, за романтическую прогулку, — она снова повернулась ко мне. — На лодке покатались, по тропинкам побродили, обнимались-целовались... Сейчас ещё минутку посидим и надо идти.
Она взяла мою руку и положила голову мне на плечо.
— Солнышко, можно тебя кое о чём попросить?
— Конечно.
— Повтори ещё раз эту фразу… про цветочек.
— А-а, эту…, — я кивнул головой и повторил.
— Нет, не так, — она снова отстранилась, — надо смотреть в глаза. Вот так. Давай!
Я вдохнул побольше воздуха и, не сводя взгляда с Вероникиных глаз, снова произнёс:
«Так вот он ты какой, цветочек аленький!». На мгновение она крепко сжала мою руку. Потом снова положила голову мне на плечо и оценила:
— В первый раз было лучше.
— Первый раз всегда лучше, — я попытался оправдаться.
— Не в этом дело, — не согласилась Вероника. — Просто в первый раз ты сам захотел произнести эту фразу, а потом уже говорил по моей просьбе, а это не то. Знаешь, как актёр, который горит ролью, сливается с ней, и который просто играет.
— Я порепетирую. Сливаться.
— Мне кажется, репетициями такого не добьёшься.
— А чем?
— Чем?.. Ну хотя бы… Слушай, о чём мы говорим? Какой-то бред!
— Почему бред?
— Бред, конечно. Ты, кстати, заметил, что с тобой я тоже становлюсь странной? Ты на меня дурно влияешь!
— А, по-моему, мы оба нормальные.
— Как сказать, солнышко, разве это нормальный разговор? «Так произнёс», «не так произнёс»… Кстати, можно тебя ещё кое о чём попросить?
— Давай.
— Ты мог бы… не пялиться?
Сразу стало жарко:
— Я не…
— Ну да: ты не пялишься, ты только косишься.
— Прости, я не…
— Ладно, ладно, — Вероника игриво прикрыла мне рот ладошкой. И неожиданно спросила: — Хочешь посмотреть?