Возможно, вино все-таки сделало свое дело. Да еще эта его скромная, ненавязчивая доброта, желание убедиться, что она не голодна. Бедная глупая Сидони Форсайт, отдающая свое целомудрие за несколько кусочков деревенского чеддера!
Нет, эта слабость опасна. Если она уступит без возражений, то никогда не сможет жить в мире с собой.
– Прекратите играть со мной, – потребовала она с внезапной резкостью.
Потом с излишней силой откинула одеяло и вытянулась на кровати, устремив застывший взгляд в зеркало. Мужчина, которому нравится наблюдать за собой, когда он с женщиной, заслуживает презрения. Господи, да этот человек даже не пытается скрыть, какой он неисправимый сластолюбец.
Трудно было хранить неодобрительное молчание, когда негодяй, вознамерившийся лишить ее девственности, расхохотался.
– Боже милостивый, мисс Форсайт, вы отчаянно нуждаетесь в хорошем совете относительно вашего гардероба.
– Это всего лишь моя… моя ночная сорочка. – Она не могла заставить себя посмотреть на него.
Сердце ее тревожно екнуло, когда он подошел ближе.
– В ней хватит места для шестерых.
Сидони метнула в него раздраженный взгляд.
– А вы ждали, что я буду вообще без ничего? Ночь слишком холодная, не говоря уж про все остальное.
Мистер Меррик подверг ее пристальному, тщательному изучению. Она не сомневалась, что он представляет ее голой, да она и сама виновата, что упомянула о такой возможности. Ее всегда предупреждали, что несдержанность в словах непременно доведет ее до беды. А сейчас она определенно в беде. И не только потому, что манера поведения мистера Меррика в мгновение ока из безразличной превратилась в заинтересованную.
Эта мимолетная оценка ее тела длилась всего несколько секунд, и все же каждый дюйм ее кожи пылал. Живот подвело с болезненной смесью стыда и невольного возбуждения. Она встретилась с его взглядом и тут же сильно пожалела об этом. Хищный блеск в глазах был очевидным.
– Ну, между наготой и этой палаткой, которая на вас, довольно пространства для маневрирования. – Взгляд его заострился. – Вы думали, что я спасую перед всей этой фланелью?
– Должна же я была хоть как-то защититься, – пробормотала Сидони, снова уставившись в зеркальный потолок. Хотя, говоря по правде, ей даже не пришло в голову взять с собой что-нибудь еще, кроме своей обычной ночной сорочки.
– Вы недооцениваете стимулирующую силу воображения, – сухо проговорил Меррик. – Меня увлекает перспектива обнаружения сокровищ под этой горкой ткани.
В безмолвном ужасе Сидони повернула голову и воззрилась на него. Маска беззаботности и легкой непринужденности упала, и она прочла на его мрачном лице чувственный голод. Между ними возникло какое-то ощутимое напряжение. В пронзительной тишине стук дождя по стеклу казался неприятным, нервирующим вторжением.
– Снимите ее, – тихо велел он.
Боже милостивый!..
Время пришло. Ну разумеется. Она ведь появилась на пороге Крейвена, предлагая себя его хозяину. Едва ли он откажется от ее предложения ради тихого вечера в компании с интересной книгой. Медленно, с колотящимся в панике сердцем, она села. Трясущимися руками нашарила подол сорочки. На один короткий миг все скрылось за толстой фланелью, а в следующий она уже была свободна. Вызывающим жестом швырнула сорочку на пол, не желая встречаться взглядом с Мерриком, как и не желая выдать свое унижение, прикрываясь руками.
Теперь истинная порочность этой зеркальной комнаты ударила как молоток по меди. Как бесконечное эхо этого звенящего удара, всюду, куда ни глянь, она видела свое обнаженное тело. Снова и снова. Бледная кожа. Торчащая грудь. Голые ноги.
Отраженный сотни раз, Меррик возвышался над ней – огромный, властный, мужественный. В свете свечей его свободная рубашка светилась сверхъестественной белизной. Он не шелохнулся с тех пор, как она сняла сорочку, но напряжение в его длинном теле говорило о том, что любая ее мольба о милосердии останется безответной. Его поза выражала охотничью готовность.
Молчание тянулось до тех пор, пока ей не захотелось закричать.
Сидони повернулась и посмотрела на него. В чертах Меррика явственно читалось то, что даже она при всей своей невинности узнала как возбуждение. Глаза на угловатом лице горели серебристым блеском. Это был уже не тот апатичный человек с сардонической усмешкой, который кормил ее импровизированным ужином. Этот мужчина жаждал чувственных удовольствий.