Некоторое время они просидели в тишине. Похоже, Дэвис настолько изголодался по англоговорящему собеседнику, что лишился дара речи от счастья. Хадсон сделал еще один маленький глоток смертоносного вина, откашлялся и спросил:
— Как долго ты уже здесь?
— Несколько лет, — последовал ответ, сопровождаемый легким смешком. — Да, это были долгие несколько лет. Хочешь верь, хочешь нет, но я добился определенного прогресса. Точнее… Господь добился здесь успехов с моей помощью. Я — Его руки в мире дикарей.
— Тогда тебе следовало бы заботиться о сохранности своих пальцев. Что с тобой сделали?
— О, всего лишь небольшие проверки. Небольшие порезы тут, маленькие ожоги там. Сначала это было ужасно, но теперь… теперь я стал сильнее. Они делают для меня это вино. Я пытался поддерживать здесь традиции причастия, но это становится… — он ухмыльнулся, хотя по его лицу пробежала тень, — довольно непросто. Процесс сложно контролировать. Ты наверняка понимаешь.
— Да. — Хадсон подумал снова сделать глоток вина, но не решился. Он беспокойно поерзал на табурете, потому что ухмылка Дэвиса выбивала его из колеи. Со своими сверкающими безумием глазами он выглядел так, будто ждал от Хадсона глубочайшего, почти божественного откровения. Это была просьба, которая буквально звенела напряжением в воздухе. Хадсон чувствовал, что обязан что-то сказать. Что угодно. — Что ж, ты… — он помедлил, подыскивая вопрос. — Ты подумываешь вернуться в Бостон?
— Хм, — протянул проповедник, нахмурив брови. Он озадаченно посмотрел в свою чашку, будто осадок на ее дне мог что-то ему подсказать. — Хороший вопрос. Ответ, пожалуй, будет таким: если Господь пожелает, чтобы я вернулся, я вернусь.
— А что насчет жены и дочери? Разве ты не скучаешь по ним?
— О, да! Конечно, скучаю. Знаешь, я ведь раньше был школьным учителем. У меня были большие планы. Я хотел стать директором школы, но… меня несколько раз обошли. Я начал пить. Сначала понемногу, потом… ну, ты сам понимаешь. Удивительно, как действует Бог! Я думал, что падаю в яму, срывался на свою семью, злился на то, что другим достается то, что должно было по праву принадлежать мне. Я думал, Бог забыл обо мне, а он все это время не спускал с меня глаз. Он сказал, что я должен сделать, чтобы искупить то, что я сотворил с Эстер той ночью, когда она обнаружила меня с деньгами своего отца. Меня должны были отдать под суд. Казалось, выхода не было. И в тот субботний вечер на улице было холодно. Очень холодно.
Хадсон покрутил в руках поросшую твердой корой чашку и уставился на костяшки своих пальцев. Этот бессвязный рассказ был для него бесполезен, и он совершенно не понимал, как его комментировать.
— Можешь налить мне еще? — попросил Дэвис и приподнял свою чашку изувеченной правой рукой.
— Конечно, — ответил Хадсон, налил собеседнику густого вина почти до краев и вернул ему чашку.
Дэвис тяжело вздохнул.
— Я скучаю по своему… по нашему дому, — тихо сказал он. — Это было прекрасное место. Дом стоял на зеленой улице среди других таких же прекрасных домов. У меня был собственный кабинет, камин, прекрасная веранда, где можно было сидеть и мечтать о будущем. — Он улыбнулся, и на этот раз улыбка была горькой. — Но теперь у меня новая цель, и я буду идти к ней, стараясь изо всех сил! Если, конечно, Господь мне позволит. Я принесу любовь и законы Христовы в дикие сердца этих людей, сколько бы это ни заняло времени! Но, как я уже сказал, если Бог пожелает, чтобы я вернулся в Бостон, он укажет мне путь туда.
— Но пока у тебя есть работа здесь, — сказал Хадсон, и брат Дэвис кивнул. Когда он упомянул о прекрасном доме, оставшемся в Бостоне, нечто в голове Грейтхауза вспыхнуло, и он постарался угнаться за этим. — Кстати, а что ты можешь сказать об Августе ван Ремме?
— Ван Реммы? Ну… они жили в том особняке задолго до того, как я сюда приехал. Они не очень хотят общаться с другими. Сестру я никогда не видел, а брата — лишь изредка.
— Что? Хочешь сказать, ты видел его в городе?
— О, нет! Я имею в виду, здесь, в деревне. Но, как я уже и сказал, я очень редко его встречал.
— Стало быть, здесь, — задумчиво повторил Хадсон. — Какие дела могут быть у Августа ван Ремма с могавками?
— Он покупает у них лошадей. — Дэвис поднял чашку и облизнул потемневшие губы. — Обнови, если тебе не трудно.