Уже светало, когда Садков и Дастуриев подошли к знакомому дому на Авлабаре. Здесь было людно и шумно. На улице возле подъезда суетились чины в полицейских и военных шинелях. Поодаль галдели, бурно жестикулируя, любознательные авлабарские жители. Барбашина они нашли в конторе домовладельца. Выглядевший свирепей обычного ротмистр как раз закончил диктовать отчет о происшествии. - Нечего рассказывать, все в бумаге написано! - огрызнулся он.- Мы сидели на ступеньках в подъезде, как вдруг появились эти двое. Дурак городовой пошел разбираться и получил финку в плечо. Пиф-паф, один падает, другой ранен, но бежит. Я спотыкаюсь о труп, а тем временем на улице кто-то стреляет из пистолета. Околоточный убит на месте, а поцарапанный полицейский лежит без чувств, как беременная институтка. - Их было двое или трое? - уточнил Садков. - Никак не меньше трех. Одного я уложил на лестнице и еще двоих видел снаружи, когда они убегали, отстреливаясь. Дворами ушли, канальи, их на соседней улице фаэтон ждал. А в этой клоаке, как на грех, ни телефонов нет, ни городовых поблизости... - Понятно,- печально сказал Антон Петрович.- Никольский, конечно, не появлялся? Ротмистр отрицательно покачал головой. Взяв фонарь, Садков вышел в подворотню и посветил в лицо убитого налетчика. Это был молодой мужчина азиатской наружности. Турок или грузин, кто их разберет. Во всяком случае, увы, не Тугрул Эрхакан - тот должен быть постарше и внешность имел характерную. - Может быть, обычные грабители из местных? - задумчиво предположил кавторанг.- Хотели обокрасть квартиру, пока хозяин на банкете гуляет. Илья Николаевич сделал неопределенный жест, а пристав из авлабарского участка возмущенно заявил: дескать, Тифлис - это не дикие горы. Здесь, по уверениям полицейского начальника, был культурный город, в котором воры-домушники не носят при себя оружия. И вообще, сказал он, ни один тифлисский уголовник не осмелился бы выстрелить в полицейского. Неожиданно в его монолог вмешался Дастуриев, проговоривший без тени сомнения: - Он не местный. Турок из Анатолии...- Присев на корточки, подпоручик взял двумя пальцами запястье мертвеца и застыл на несколько мгновений с закрытыми глазами.- Кадровый офицер. Зовут - Намуг Султансой. Шпион. - Откуда знаете? - пристав вытаращил глаза. - Знаю...- Кадаги пренебрежительно добавил, обращаясь к Садкову: - Он не связан с потусторонним миром. Простой смертный.
Возле дома остановилась пролетка, из которой вышли бледные и потрясенные чем-то Лапушев и Каландадзе. На профессора жалко было смотреть: у старика дрожали руки и губы. Садков с Барбашиным отвели ученого в контору, усадили на тахту, и Дастуриев подал стакан солоноватой водички, которую грузины называли "боржоми". Каландадзе тоже выглядел подавленным и без конца бормотал что-то невнятное вроде: "Какое горе, какая потеря..." Обозленный Илья Афанасьевич повысил голос: "Какая еще, к бисовой матери, потеря подумаешь, городового замочили!" Полковник изумленно посмотрел на него и прошептал, запинаясь: - Вы еще не знаете? Капитан Никольский убит. - О, Господи! - даже Барбашин вздрогнул.- Как это случилось? Утирая лицо концом шарфа, Каландадзе напомнил про концерт столичной знаменитости. Сразу после представления начался грандиозный банкет в грузинском стиле. Певцу советовали не пить из рога, но неугомонный Пьеро не послушался и до утра проспал, мертвецки пьяный, под каким-то деревом на чахлой зимней травке. А неподалеку лежал в луже крови Никольский - кто-то мастерски перерезал авиатору горло. Выслушав рассказ полковника, Дастуриев яростно произнес оставшуюся непереведенной фразу на своем гортанном языке и быстрым шагом покинул комнату. Девятое Отделение в полном составе устремилось вдогонку. Двое полицейских уже тащили труп турецкого шпиона к телеге, но подпоручик, отогнав "архангелов", обыскал покойника. На поясе убитого обнаружились ножны, из которых Кадаги извлек слегка искривленный кинжал с окровавленным лезвием. - Этим ножом ранили вашего полицейского? - спросил хевсур. Качнув головой в знак отрицания, ротмистр ответил: - Нет. Тот кинжал остался в ране. Бандит, который ударил городового, убежал... Последовательность ночных событий постепенно прояснялась. Сначала Эрхакан и его подручные убили летчика в Александровском парке, а затем попытались проникнуть в его квартиру. Следовательно, по ту сторону запертой двери могло быть нечто, за чем охотились вражеские лазутчики. Никто не высказывал этого предложения вслух, но все направились к дверям квартиры. Отобрав у домовладельца ключ, Барбашин отворил замок и первым шагнул через порог. Комнатка летчика была обставлена бедно: стол, кровать, два стула и шифоньер, в котором сиротливо висело потертое кожаное пальто. На столе лежала застегнутая кобура с наганом, а возле кровати стояли два саквояжа. Умело просмотрев нехитрый скарб, ротмистр победоносно предъявил коллегам нечеткую фотографию, сделанную, видимо, из кабины самолета. На заднем плане снимка были видны заснеженные вершины, а на переднем темнел на снегу предмет, напоминавший старинный деревянный корабль со сломанными мачтами и обширной пробоиной в борту.
Хевсурети. 13 января 1917 года.
Всего два часа езды на автомобилях по Военно-Грузинской дороге - и они оказались в совершенно дикой местности среди исполинских вековых деревьев, прочно вцепившихся могучими корнями в твердь высокогорных склонов. Расставив руки и поддерживая шашку указательными пальцами вытянутых рук, Дастуриев долго ходил по роще. Потом, удовлетворенно заурчав, остановился в треугольнике, образованном двумя невероятных размеров дубами и великаном-буком. Махнув спутникам, чтобы не приближались, он разделся до пояса и застыл посреди поляны, держа вытянутой рукой клинок старинного кинжала. - Он нашел хати,- прокомментировал Тихон Миронович.- Сейчас погрузится в транс. Жандарм, профессия которого была основана на подозрительности ко всему недоказанному, прищурился и сказал брюзгливо: - Ох, не верю я этому дикарю. Помнится, вы говорили, что хати хевсурский божок. Теперь же хати оказался тройкой деревьев в горной глуши. По-моему, кто-то просто морочит нам голову. - Отнюдь, голубчик,- профессор говорил совсем тихо, чтобы не мешать медитации.- Хати - символ астральной энергии. У горцев не хватает знаний, поэтому они называют одним словом и Безликую Силу, и те места, где она проявляется. - Вы полагаете, наш юный шаман способен управлять Безликой Силой? переспросил ротмистр с насмешливой улыбкой. - По меньшей мере, он способен чувствовать бхагу! - В голосе профессора звучала непреклонная убежденность.- Чтобы управлять, человеческой воли недостаточно - нужен еще амулет вроде того, что нам показали в Шамбале. Илья Афанасьевич продолжал сомневаться, что какой-то дастури-кадаги из диких гор способен постичь смысл такого понятия, как бхага. Профессор терпеливо напомнил, что Безликая Сила обычно обретает материальную форму именно в диких безлюдных местах. Кроме того, Тихон Миронович намекнул: дескать, понимать явление вовсе не обязательно - достаточно освоить несколько простых приемов, и тогда даже самый недалекий колдун способен выполнять простые магические ритуалы. - И еще вы все не желаете обратить внимание на любопытное обстоятельство,- заметил профессор.- Хевсурское слово "дастури" подозрительно напоминает санскритское "дастур". - Действительно, как я сразу не сообразил! - вполголоса воскликнул Садков.- Дастур - это, кажется, титул верховного жреца у маздаистов. Неужели зороастрийский Ахура-Мазда тоже был олицетворением Безликой Силы? - Всякое возможно,- уклонился от вывода Тихон Миронович. Ротмистр продолжал недоверчиво кривиться, но спор прекратил. После некоторого раздумья он вдруг сказал, что враг может преследовать их даже здесь, а потому неплохо бы прогуляться по окрестностям. Идея была разумной, и они разделились: оба старика - Лапушев и Каландадзе - остались на месте, а Садков и Барбашин двинулись по кругу в разные стороны, обходя поляну-хати справа и слева.