Оказавшись на верхней палубе, Садков первым делом принялся разыскивать рулевые устройства. Ничего похожего на штурвал обнаружить не удалось. В то же время на корме сохранились обломки двух огромных лопастей, которые должны были, вне всякого сомнения, каким-то образом приводиться в движение. Либо механизмы управления сокрушило безжалостное время, либо этими веслами ворочали вручную десятки моряков. Или рабов. - У вас, морской волк, на физиономии написана озабоченность,- сообщил ротмистр.- Какая кручина одолела? Слишком уж велико было воодушевление - Антон Петрович пропустил мимо ушей издевку, звучавшую в голосе давнишнего соратника и недоброжелателя. Ответил сухо, по-деловому: - Не могу понять устройства этой галоши. Судя по обрубкам, мачты были слишком тонкими и короткими. Стало быть, и парусов было слишком мало для судна таких размеров. Ротмистр недоверчиво поиграл бровями, но спорить не решился: недолюбливая Садкова, он признавал его компетентность во всем, что касалось морского дела. Коли сказал Антон Петрович - значит, так оно и есть... Подумав, Барбашин спросил: - Но ведь корабль вовсе не предназначался для рекордных состязаний. Всего-то и требовалось - построить баржу для перевозки скота, да продержаться на плаву сорок суток. Ничего не отвечая, кавторанг отрицательно покачал головой. Судя по размеру отсеков, две верхние палубы явно предназначались для пассажиров-людей. В среднем ярусе, или, как это названо в Библии, жилье там, возможно, и размещались животные. Что же касается трюма, тот и вовсе годился лишь под хранилище припасов. - Это судно перевозило сотни людей,- произнес он наконец.- И мы, боюсь, никогда не узнаем, какая беда выгнала их в последнее путешествие... Пойдемте наружу, недруг мой. Поглядим, как там наш медиум. Пробираясь обратным курсом, они немного заплутали и забрели в самую сердцевину нижнего "жилья", куда никогда не проникал солнечный свет. Вдоль пересечения палубы с переборкой тянулся мощный слой льда. Садков подумал, что видит воду, замерзшую тысячелетия назад и с тех пор ни разу не таявшую. В его ранце оставался пустой стеклянный сосуд с широким горлышком, и Антон Петрович заполнил склянку крошкой битого льда. Тщательно закупорив бутылку, он надписал на этикетке: "Вода потопа".
Выбравшись из сумрачного чрева ковчега, офицеры Девятого отделения не заметили особой разницы в освещении. За последние три часа, пока они изучали бесценную находку, погода капитально испортилась. Над горами стягивались плотные эшелоны темно-свинцовых туч, грозившие разразиться сильнейшим снегопадом. Вдобавок штиль, царивший уже несколько суток, сменился крепчающими порывами ветра. Кадаги, встретивший спутников возле обширной пробоины, был серьезно встревожен и от волнения даже путал русские слова с грузинскими. Темпераментно размахивая руками, он выкрикивал, что надвигается ураган, что метель сдует их с горы и размажет о скалы далеко внизу, а потому надо немедленно бежать в деревню, как это сделал трусливая скотина-легионер. - Давно он слинял? - машинально поинтересовался жандарм. - Как только ветер подул,- Дастуриев торопливо продел плечо в лямку вещмешка.- Поторопитесь, у нас не остается времени. Вот-вот начнется буран. - Может быть, спрячемся внутри ковчега,- опасливо предложил ротмистр.Какая-никакая защита от ветра. Отсидимся. - Замерзнем,- отрезал Кадаги.- А костер не развести - корабль сухой, быстро загорится. Из нас хороший шашлык выйдет. Пошли. Закоченевшие и голодные, три офицера двинулись в обратный путь, побросав лишний груз. На себе понесли только самое ценное - ранцы с выпиленными кусками досок ковчега и скудным запасом провианта. Измученные люди едва передвигали ноги и готовы были забыться, упав на снег, но их настойчиво подгонял нарастающий рев урагана. Метель началась, когда они достигли подножья вулкана, где сегодня утром расправились с засевшими на уступе пулеметчиками. Люди поспешно допили остатки спирта из барбашинской фляжки, но согреться не смогли. Леденящее дыхание стихии неумолимо пробирало сквозь меховые тулупы и сапоги. Пурге потребовалось от силы полчаса, чтобы сделать невозможным дальнейшее движение. Хлопья снега носились в воздухе плотными зарядами со скоростью аэроплана. Трое поневоле остановились, поскольку уже не видели дороги, да и силы были на исходе. - Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают,- натужно пошутил Садков. - Это нас хоронят, а не домового! - прошептал Илья Афанасьевич, опускаясь на четвереньки.- Все, господа, Пришел конец. Присев рядом с жандармом, Дастуриев свирепо выматерился и добавил слабеющим голосом: - Нельзя сдаваться, всего пять-шесть верст осталось. Мы не можем погибнуть, хати мне точно говорил - я еще тридцать лет проживу. - Вот и попробуй, пройди эти пять верст,- вяло откликнулся ротмистр, принимая горизонтальное положение.- Может быть дойдешь... А я уж как-нибудь здесь полежу... Дастуриев сделал попытку встать, но снова повалился и пробормотал: - Ошибаетесь... я тоже не могу ходить... Садков не участвовал в их диалоге и только медленно ворочался, стараясь поглубже закопаться в толстый слой снега, накрывший северо-западный склон Арарата. Он чувствовал, как по телу разливается приятная истома, но даже не пытался что-либо предпринять. Понимал: всё напрасно, и смерть неминуема - они замерзнут здесь, а язычница-вьюга навалит на могилу снежные курганы и провоет дьявольскую панихиду. Устраиваясь поудобнее, он подтянул колени к животу и, приняв уютную позу эмбриона, пробормотал сквозь сладкую дрему: - Эх, Кадаги, Кадаги. Почему бы вам не воспользоваться талисманом? Сами же через двадцать лет скажете, что этим булыжником спасли нас от мороза... Спустя невообразимо долгий срок подпоручик лениво ответил: - Глупый ты, капитан второго ранга, совсем глупый. Простой вещи не хочешь понимать...- последовала невразумительная хевсурская тарабарщина.- Я только чувствую хати, спрятанный внутри камня... Управлять не умею...снова непонятные слова чужой речи.- Нужно особые слова знать, тогда амулет слушаться будет... Человеческая речь надолго утихла, лишь буран ревел, надрываясь. Потом из сугроба, под которым отходил Барбашин, послышался шепот: - А я знаю такое заклинание... слышал в Шамбале... И сам однажды почти сумел вызвать магию бхаги... Ротмистр замолчал, но Садков, резко поднявшись, заорал сиплой глоткой: - Так чего ж ты, подлец, ждешь?!
С немалым трудом, без меры развешивая нещадные пинки, он сумел поднять на ноги засыпающих спутников. Кое-как уразумев, чего от них требуют, оба воспряли духом и взялись за дело - забрезжившая надежда избавила отчаявшихся людей от апатии. Дастуриев, сняв рукавицы, держал заледеневшими пальцами золотисто-янтарный кристалл, а Барбашин пытался напеть полузабытый мотив. Несколько раз он сбивался и начинал свой вокальный этюд с самого начала. Подставив спину под удары метели, Антон Петрович остервенело растирал снегом руки и лицо, а сам думал: "Если даже колдовство не сработает своими ногами дойду!" Внезапно потоки снежинок перестали хлестать его сгорбленные плечи, и Садков увидел, как расплываются счастливой улыбкой обветренные до кровавых трещин губы хевсура. Вокруг замерзавших офицеров возникла непроницаемая для непогоды сфера примерно двух-трех саженей поперечником. Распрямив спину, Кадаги издал хриплый рев и что-то зашептал по-своему. Пробежали стремительные мгновения, и людей окатила горячая волна, кровь быстрее запульсировала в жилах, разогревая окоченевшие члены. Снег внутри магического круга начал таять, стекая ручьями под наклон горы, поднялись клубы пара. Через четверть часа трое совершенно пришли в чувство. - Этот оазис пойдет вниз вместе с нами? - бодро спросил Барбашин.- Или здесь подождем, пока климат образумится? - Не будем ждать! - развоевался Дастуриев.- Хати нас прямо домой отправит. Станьте ближе ко мне. Последовавшие ощущения выходили далеко за рамки разумения людей той эпохи, никогда не слышавших о перегрузке или невесомости. Чудовищные силы завертели трех беспомощных человечков. То их давила невыносимая тяжесть, то наваливалась сверхъестественная легкость, словно тела превращались в наполненные теплым воздухом шарики. Грохотала оглушительная какофония, вокруг плясали огненные вспышки всех цветов радуги. И еще бхага открыла каждому туманные видения пророчеств, но потрясенные рассудки смогли сохранить лишь жалкие клочки воспоминаний. А затем всплески света и звука прекратились. Ошеломленные офицеры озирались, плохо понимая, что с ними приключилось. Первым опомнился Кадаги, узнавший это место. - Хати! - вскричал он.- Хати спас нас! Теперь уже и оба русских вспомнили священный лес хевсурского народа, где на прошлой неделе застрелили эрхакановского подручного. Они стояли в центре треугольной поляны, окруженные великанскими деревьями. Здесь было спокойно - ни лютой стужи, ни ветра, а легкий снежок даже радовал. И совершенно непостижимым казался дикий горестный вопль, вырвавшийся из гортани хевсура-медиума.