Хонн ухмыльнулся.
– Уж не сильнее, чем болит моя спина после того, как ты рухнул на меня с дерева.
Они рассмеялись. Хонн могучей рукой обнял сына за плечи и обернулся ко мне; лицо его сияло гордостью.
– На самом деле, у меня есть собственное сокровище. Вот этот молодой человек. И он мне дороже целого моря чудес и драгоценностей.
Я почувствовал, что у меня пересохло в горле, и сжал в пальцах кожаный мешочек, подарок матери. Несмотря на сильный аромат спелых яблок, витавший в воздухе, я различал сладкий запах сушеных трав.
– А как бы ты поступил, Хонн, если бы лишился своего сокровища? Своего сына?
Лицо его стало жестким, как камень.
– Ну что ж, я сделал бы все, что под силу смертному, лишь бы вернуть его.
– Даже если бы для этого тебе пришлось бросить незаконченное дело?
– Ни одно дело на свете не может быть важнее этого.
Я угрюмо кивнул крестьянину на прощание. Ни одно дело на свете не может быть важнее этого.
Я перешагнул через канаву и пошел прочь. Добравшись до границы сада, я остановился и обернулся к Темным холмам, которые светились в лучах заходящего солнца, словно тлеющие угли. Длинная, тонкая тень моего посоха указывала прямо на зубчатый гребень одного из холмов, на то место, где я бросил свое дело.
Медленно, очень медленно я повернулся лицом на север и сказал себе, что скоро вернусь в эти места, обязательно вернусь к своим обязанностям. И тогда я оживлю все деревья и цветы, все поля, до последней травинки. Но сначала мне нужно довести до конца самое важное дело из всех. Мне необходимо отыскать матушку. И, подобно Хонну, я готов был ради этого совершить все, на что только способен смертный человек.
Глава 5
Шут
Вечером следующего дня, когда золотые нити солнечного света сплетались в кружева среди колыхавшихся на ветру трав, я стоял на вершине невысокого холма и смотрел вдаль. Внизу виднелась кучка домишек из глинобитного кирпича, расположенных в виде неправильного круга. Соломенные крыши блестели в лучах закатного солнца почти так же ярко, как окрестные поля. Стены домов были соединены длинными деревянными досками, отчего деревенские строения были похожи на детей, водивших хоровод. Ноздри щекотал аромат свежих пшеничных лепешек и запах дыма, поднимавшегося из труб.
Но сердце вдруг сжалось от дурного предчувствия, и в глубине души зашевелился страх. Это было селение Каэр Нейтан, называемое также Городом Бардов. Я знал, что поэт Каирпре собирался отправиться сюда после Большого Совета с намерением помочь жителям устранить ущерб, причиненный Стангмаром. И еще я знал, что единственным, кто может подсказать мне, как вернуть мать, был сам Каирпре.
Я понимал, что он вряд ли обрадуется моему появлению, потому что я бросил работу. С другой стороны, он, как и я, был близко знаком с Элен Сапфировые Очи, много лет назад был ее учителем. И мне казалось, что Каирпре тоже очень хочется, чтобы она вернулась. Разве не сказал он мне однажды, что научился у нее большему в искусстве врачевания, чем она – у него? Возможно – вероятность была крайне мала, но я надеялся на это, – ему был известен способ провести женщину из мира смертных сквозь непроницаемый туман, скрывавший остров. Тогда, воссоединившись с ней, я с легким сердцем смог бы закончить свое дело в Темных холмах.
Я начал спускаться вниз по склону, стуча посохом по засохшей корке грязи, и Арфа колотила меня по спине. Звуки деревни становились громче, прислушиваясь к ним, я невольно вспоминал зловещую тишину, которая окутывала это место во время моего последнего посещения. Тишину, которая была, в своем роде, оглушительнее самой жестокой бури с громом и молниями.
И действительно, в Городе Бардов редко наступала полная тишина. Ни одно другое поселение Финкайры не могло похвастаться таким количеством написанных и рассказанных историй и спетых песен. В течение многих веков эта деревня служила домом большинству самых талантливых рассказчиков острова и слышала множество их первых выступлений. Даже сам Каирпре, о славе которого я узнал от других людей, родился в одном из этих глинобитных домов.
Когда я приблизился к воротам деревни, ярко освещенным закатным солнцем, из дверей начали появляться люди. Они были одеты в длинные туники из белой ткани, и их фигуры резко выделялись на фоне глиняных стен, темных досок, соединявших здания, и пустых цветочных ящиков, подвешенных под подоконниками большинства домов. Я потянулся к Арфе – у меня возникло искушение наполнить эти ящики живыми цветами вместо теней. Но я удержался, решив подождать до того момента, пока жители не узнают о моем появлении.
Площадь в центре деревни заполнялась людьми. Они сильно отличались друг от друга цветом кожи, возрастом, цветом и длине волос, фигурами и ростом. Но у них всех было кое-что общее, кроме белых одежд. Все они, казалось, были охвачены сомнениями, какой-то странной неуверенностью. Вместо того чтобы собраться на открытом месте посередине площади, они держались у ее внешней границы. Некоторые оставались на порогах домов или с взволнованным видом расхаживали туда-сюда, но большинство сидели на деревянных досках, которые ограничивали площадь. По-видимому, они собирались здесь с определенной целью, и почему-то, глядя на мирную деревню, я не мог избавиться от зловещего, неприятного впечатления.