Офонас и Чандра обнялись и похлопали друг друга по плечам. Затем пошли скоро и не оборачиваясь друг на друга, в разные стороны пошли...
Солнце поднялось и глядело с неба горячим глазом, широким и круглым. Полдень миновал, должно быть. Широкая утоптанная дорога была пустынна. Ни единой живой души не виделось, кроме Офонаса и коня. Офонас устал и проголодался. Но дойдут же они до какой-нибудь деревни или до города. Не может такого быть, чтобы восемь, а то десять дней пути шли по безлюдью такому...
Наконец явились и потянулись по обеим сторонам дороги поля. Здесь было много людей, все полуголые, лишь дхоти на бёдрах, на гузне. Они поливали посевы. Пара быков волокла на верёвке крепкой и толстой большой бурдюк. Один человек погонял их, а другой подтягивал бурдюк, полный водой, и выливал воду в канавку. Приметив Офонаса с конём в поводу, многие из людей на полях стали указывать на него пальцами и что-то говорить громко. Офонас поглядел на них мельком и решил, что они ему не будут опасны. Он хотел было купить еды у них, но деньги у него оставались только монеты золотые. Пожалуй, не надо было оказывать своё золото. А надо было добраться до города и там поменять у менялы хоть одну монету золотую на серебряные деньги. Вид людей ободрил Офонаса. Стало быть, скоро он увидит город или деревню большую... Он всё же решился подойти к одному из поливальщиков и спросил, складывая с неловкостью попервоначалу слова, воспринятые от Чандры:
— Далеко ли до города?
Ему отвечали скоро. Стало быть, поняли его, и это понимание обрадовало его. Но он так и не понял, что же впереди — небольшой город, крепость или же большая деревня...
Поливальщик повторил раза два слово «Лалгандж». Офонас понял, что это именование города. Или же деревни. Или крепости...
Он уж очень устал и какое-то расстояние проехал верхом. Затем снова спешился, чтобы не утруждать коня. Дорога разошлась, разделилась натрое, будто цветок большой трёхлепестковый. Офонас не совсем понял объяснения поливальщика и теперь не знал, куда же направиться... Он решил было двинуться наугад прямо; ведь всё равно видно, что это все людские пути. И по какому из них ни пойдёшь, непременно придёшь куда-нибудь, в какое-то место, где живут люди!..
Но вдруг раздались громкие трубные звуки. В большие трубы дудели дудошники, покамест невидимые. Офонас пошёл на обочину, потому что догадывался: пойдёт сейчас перед ним то ли войско, то ли княжеский выход. И ещё Бог весть, чего ждать!..
И ждать пришлось недолго.
Скоро показались пешие лучники с большими щитами деревянными, обитыми твёрдой кожей. Пошли и другие воины — с кинжалами и дротиками. Трубачи трубили в трубы длинные. Вереницей подвигались повозки, запряжённые сильными быками. В повозках открытых Офонас увидел людей, знатных, должно быть. Они также увиделись ему полуголыми, но всё же одетыми поболе, нежели те, которых он видел прежде. У этих грудь и плечи обёрнуты были яркими тканями, жёлтыми и красными. Над самой большой повозкой натянут был навес из ткани зелёной с жёлтыми блестящими полосами. В повозке сидел местный князь, должно быть. На голове его высился убор наподобие русского ведра. Князя окружали жонки гологлавые, чернокосые, обёрнутые в красное... Офонас разглядывал зрелище это...
Князь также заметил его, но, кажется, боле коня заприметил и приказал остановиться возничему. Повозка стала, а за ней и все встали, и другие повозки, и воины.
С одной из повозок этих сошёл приближённый князя. И боярин этот подошёл к Офонасу и заговорил громким голосом, будто приказывал. Офонас так и понял, что ему хотят приказать нечто... Слова чужие громко посыпались, наскакивая одно на другое и будто колотясь, ударяясь громко одно о другое; так звучали... Офонас не тотчас понял смысл всего этого громкого звучания. Но понял всё же. У него спрашивали, кто он, куда идёт и куда ведёт коня...
Офонас поклонился низко и отвечал, медленно подбирая слова, что его зовут Юсуфом, он — из далёкого города Истархана и хочет продать коня... Медленно произнося слова, Офонас подумал, что ведь сказал Чандре истину о своём происхождении... Но ведь невозможно всем, кто встретится на пути, говорить истину о себе!.. Также приметил Офонас, что эти люди не дивились его коню, хотя сами коней не имели.
Князь громко заговорил со своей повозки. Боярин, говоривший с Офонасом, повернулся к своему правителю, поклонился и стал слушать, сложив ладони у груди. Затем вновь обратился к Офонасу-Юсуфу:
— Продай коня моему повелителю, мой повелитель владеет всеми этими землями, его имя — Лал Сингх!
Офонас понял сказанные слова и понял также, что ныне должен быстро надумать, как же быть и что сделать. Уже предчувствуя дурное, он преклонил низко голову и почтительно спросил, за какую цену повелитель желает купить коня... «Разве мне ведомы цены, какие здесь верны?» — подумал Офонас. И припомнил рассказы купцов о ценах, воистину баснословных, которые якобы даются за коней в Хундустане...
Меж тем боярин и правитель Лал Сингх обменялись несколькими фразами. Они говорили чрезвычайно скоро, и Офонас ничего не смог понять.
— Ты наг и беден, — сказал затем боярин Офонасу-Юсуфу, — мой повелитель даёт тебе одежду и пять серебряных монет. Тебе не приличествует иметь подобного коня! Должно быть, ты украл его. Раджа Лал Сингх, повелитель Лалганджа, мог бы заключить тебя в темницу, но дарует тебе свободу...
Воины уже окружали Офонаса. Видя себя в подобной отчаянности и не зная, что предпринять, он невольно, уже и не раздумывая, вскочил на коня и пустил его вскачь. Но напрасно он пытался спастись. Тотчас кинулась за ним погоня. К воинам Лал Сингха присоединились крестьяне, трудившиеся до того на полях. Множество людей бежало вслед за всадником и наперерез ему. Грозились ему саблями обнажёнными, остро сверкавшими на солнце, выставляли на него ножи... Все что-то выкрикивали, многие голоса полонили слух Офонаса-Юсуфа. Но он ясно слышал лишь ржание Гарипа. Офонас испугался за коня, которого могли ранить или убить, и прервал бегство...
Все остановились. И в этом круговом сверкании оружия Офонас слезал с коня, все опасаясь, что вот тотчас же и ударят кинжалом или срубят голову саблей. После и сам дивился, отчего не просил пощады. Но ведь не просил, молча стал перед ними, вновь держа коня в поводу...
Офонас, взглянув на темноликих, окруживших его своими смертоносными остриями, вдруг намыслил, как ему спастись. Выбора не было. Он оставил коня, бросив поводья, и кинулся бежать, пригибаясь невольно. Стрелы, пущенные из луков темноликими воинами, свистнули, прыснули за ним следом. Он почувствовал, что и сам едва не летит над землёй, до того скор сделался его бег... Но, должно быть, правитель Лалганджа приказал не тратить стрелы понапрасну на беглеца столь ничтожного. И Офонасу позволили бежать, удовольствовавшись конём. Ведь, в сущности, только того и желали — отнять коня!..
«И тут есть Индийская страна, и люди ходят все наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а все ходят брюхаты, а дети родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонки все наги, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку. А князь их — фота на голове, а другая на гузне; а бояре у них — фота на плеще, а другаа на гузне, княгини ходят фота на плеще обогнута, а другаа на гузне. А слуги княжие и боярьскые — фота на гузне обогнута, да щит, да меч в руках, а иные с сулицами, а иные с ножи, а иные с саблями, а иные с луки и стрелами; все наги, да босы, да болкаты, а волосов не бреют. А жонки ходят голова не покрыта, а сосцы голы; а поропки да девочки ходят наги до семи лет, сором не покрыт».
Готовясь писать слова свои, Офонас видел перед глазами в темнице Смоленска жаркий Гундустан, чёрных малорослых людей, худых совсем, или других, с толстыми животами; чёрные волосы на головах женских; детей множество голых, острые клинки и рукояти сабель, украшенные горящими светло, круглыми красными камнями...