— Эй, дураки безмозглые, вы упустили нашего топчи. Его нигде нет, он сбежал!
Джигиты, словно ошпаренные, бросились в хвост каравана. Их крики разбудили пушкаря, и он, протирая глаза, сполз с верблюдицы. Крики парней мгновенно обратились в громкий смех, и сам Кара-кель заржал, словно жеребец, поняв, что произошло. Упиваясь собственным смехом, он подошел к Сергею, вынул из-под халата нож и перерезал на руках пленника веревки, Рузмамед тоже смилостивился:
— Видит Аллах, Сергей-ата, ты хорошо приживешься в Хиве: даже старая верблюдица не отказалась весь день везти тебя на своем горбу1 Ты хороший человек, Сергей-aгa! Пойдем, поужинаем.
Оставшийся путь Сергей ехал на коне, рядом с сердарами. Теперь он уже не сомневался, что заслужил их доверие и ничего ему больше не грозит. Караван останавливался то у колодцев, среди саксауловых зарослей, то в низине у какого-нибудь озерца, заросшего камышами. Но вот завиднелась возвышенность Каплан-кыр. Перед тем как взойти на «тигровое плато», поднимавшееся над пустыней локтей на полтораста, джигиты наполнили бурдюки водой из озерца, напоили вдоволь коней и верблюдов. Выбравшись на возвышенность, тотчас увидели мчащееся стадо куланов. Рузмамед смекнул: кто-то животных спугнул.
— Наверное, гепарды вышли на охоту, — сказал он, провожая долгим взглядом убегающее стадо. И тут ему сообщили, что впереди больше ста всадников, похоже, люди самого хана. Рузмамед велел остановить караван. Вскоре подъехали десятка два вельмож, разодетых в шелковые халаты, в желтых мягких сапогах. Несомненно, это были люди из свиты Аллакули-хана. А вот и сам Юсуф-мехтер — первый визирь хивинского хана, Увидев туркмен, он скривился недовольно:
— Очень жаль... Вы испортили охоту нашему маградиту.
— Мехтер, мы возвращаемся из Астрабада, — немного робея перед высшим сановником, пояснил Рузмамед,
— Очень хорошо. Но зачем же портить нашему маградиту охоту? Его величество останется недовольным.
— Мехтер-ага, да удесятерится ваша прекрасная жизнь. Передайте нашему маградиту, что мы наконец-то выполнили его просьбу. Мы везем для его величества русского пушкаря. Вот он, — Рузмамед указал на стоявшего рядом Сергея.
— Это интересно. — Лицо визиря расплылось в улыбке. Он подошел к пушкарю, впился цепким изучающим взглядом в черные, дерзкие глаза парня, затем обошел вокруг него, осматривая, словно породистого жеребца. Сказал туркменам:
— После охоты наш маградит будет отдыхать в своей усадьбе Гульбанбаг. Привезите этого человека туда. Желаю счастливого пути.
Визирь и его свита развернули коней и поскакали по плато на север, где едва виднелся ханский шатер и множество всадников.
IV
Ханская усадьба Гульбанбаг находилась в окрестностях Хивы. Это был огромный сад, обнесенный высокой стеной, с красивыми арочными воротами, выходящими к каналу Палван-ата. Пирамидальные тополя тянулись or столицы до самой усадьбы вдоль канала. Под сенью тополей прямо у ворот Гульбанбага покачивались на волнах ханские каюки. Хан и его сановники никогда ими не пользовались. Иногда, в летнее время, в каюках под парусами прогуливался по искусственной реке ханский гарем. Жены и наложницы Аллакули-хана обычно в дни больших праздников плыли до самой Хивы. Тогда ханские каюки сопровождала многочисленная конная охрана, которая продвигалась по обеим сторонам водовода, разгоняя толпившихся зевак.
После охоты Аллакули-хан приехал со свитой в Гульбанбаг и расположился в царстве яблонь и абрикосовых деревьев. Белые одноэтажные дома с айванами, в которых жили ханские жены и наложницы, стояли особняком за фонтаном. Аллея к ним шла сквозь сплошное море благоухающих роз. Здесь в виноградных беседках томились в безделии молодые гурии хана, а старшие жены, обремененные детьми, следили отсюда за своими чадами, которые носились по двору.
Ханский дом находился в некотором отдалении от гарема и был отделен от женской половины двора серебряными воротами. Аллакули-хан каждый год после очередного похода приезжал в свою летнюю резиденцию, чтобы поразвлечься и отдохнуть. Но по натуре беспокойный и деятельный, он и здесь занимался государственными делами. Два месяца охоты на Каплан кыре не только не позволили ему забыть о недавнем походе в Хорасан, но, напротив, возбудили в нем желание поскорее узнать — что делается теперь там. И он с нетерпением ждал гонца с донесением.