Два хана меж собой вступили в бой,
Я стала одному из них рабой.
Вошла ребенком я в его гарем,
Познала я невольничий ярем.
У хана приобрел меня ходжа,
Мной, как восточным солнцем, дорожа.
Пусть дорога отныне я была,
Я все-таки рабынею была,
Его рабыней купленной, хотя
Меня ценил он, как свое дитя,
Затем, что не дал бог ему детей.
И вскоре оказалось, что людей
Моя пленяет сладостная речь,
Что может голос мой сердца привлечь,
Что ясно я стихи произношу,
Что музыкой я радость приношу.
Великодушный, щедрый, как отец,
Певцов ко мне стал приглашать купец,
Прославленных, великих знатоков,
Слагателей напевов и стихов.
Прошли недели, месяцы, года
Учения, усердного труда, —
Дало плоды терпение мое,
Чудесным стало пение мое.
Достигла я такого мастерства,
Звенели сладко так мои слова,
Что я дарила песней благодать,
Смеяться заставляла и рыдать,
Стихом искусным оживляла всех,
Напевом грустным усыпляла всех.
Мой чанг казался чудом волшебства,
О голосе моем пошла молва,
Молва росла все громче и сильней
О несравненной красоте моей.
Когда известно стало старикам
И юношам — искусства знатокам —
О том, что есть певица у купца,
Пленяющая голосом сердца,
Стремясь к рабыне, полные тоски,
Все богачи открыли сундуки,
Отвешивали богачи добро,
Каменья, золото и серебро,
Чтоб у ходжи меня приобрести.
А тот, поняв, что я в такой чести,
Что покупателей моих число
Чем далее, тем более росло,
Что превратился весь Китай в базар, —
Стал цену набивать на свой товар…
Художнику творения сродни,
В Китае жил художник в эти дни
По имени Мани; со мной знаком,
Он облик мой изобразил тайком,
Отправился в дорогу поскорей,
Рисунок показал царю царей.
То был властитель мира, шаханшах,
Правители пред ним склонялись в прах.
Увидев образ мой на полотне,
Такой он страстью воспылал ко мне,
Что приказал, не тратя лишних слов,
В Китай отправить сведущих послов,
Невольницу добыть любой ценой,
Пожертвовать китайскою казной.
Хотя хакан хотел меня купить,
Он вынужден был шаху уступить,
Вручив ходже всего Китая дань,
Красе великой отдавая дань,
Невольницу, премудры и светлы,
Царю царей доставили послы.
Жемчужина попала в океан,
И наградил своих послов султан,
Вознес превыше всех людей земли:
Они возлюбленную привезли!
Моим жилищем шахский стал цветник.
Когда хотя бы на единый миг
Шах разлучиться должен был со мной,
Ему пустым казался мир земной.
Была прибытком жизни для него
Моя краса. Нет, более того:
Когда меня, влюбленный, он познал,
Бессмертия законы он познал!
Он время проводил в степях, в горах,
В охоте, в шумных игрищах, в пирах.
Гнал скакуна к степным тюльпанам он,
Онагров уловлял арканом он.
Он гнал онагра перед скакуном,
Онагра мясо запивал вином,
Онагра кровью землю орошал, —
Тюльпанами он землю украшал.
Но увлечен ли ловлею он был,
Или под мирной кровлею он был,
Не знал он наслажденья без меня,
Не мог прожить мгновенья без меня.
В нем таяла отвага без меня,
Не делал он и шага без меня,
При мне сгорал и тлел, как пепел, он,
И если я не пела — нé пил он.
Когда затягивала я напев,
Стонал он, от восторга ослабев.
Уединяясь и гуляя с ним,
В степи ли, в городе — всегда я с ним,
Во время ли прогулок, во дворце ль, —
Он постигал во мне всей жизни цель.
О подданных забыл он, о стране,
Все дни и ночи посвящал он мне.
Ко мне пришла нечаянно любовь.
Любовью отвечая на любовь,
Его желала с силою такой,
Что волю я теряла и покой!
Горел огонь томленья с двух сторон,
Был тем огнем небесный свод зажжен.
Послала мне счастливая судьба
Не шаха, а покорного раба.
А я, хотя рабынею была,
Обольщена гордынею была.
Я видела, что шах — мой верный раб,
И становился мой рассудок слаб.
Я — скверная, ковер мой черным был,[9]
А гордый разговор мой вздорным был.
Случилось так, что шах, надев колчан,
Охотился. Он весел был и пьян.
Я — рядом с ним, с поклонником вина,
От самопоклонения пьяна.
Сказал он: «Вот проворная газель, —
Как ты укажешь, попаду я в цель».
А я в ответ: «Мой ловчий удалой,
Передних две ноги ты сшей стрелой,
А горло перережь издалека».
Хотя была задача нелегка,
вернуться
9