Земля ее вспоила изнутри:
Недаром стебли толщиной в кари.
Она с землей корнями скреплена.
От корня — и травинок прямизна!
Арыки крови ныне потекли,
Со всех сторон к средине потекли.
Взгляни-ка: вот блестит она, земля,
Но кровью вся пропитана земля,
С болотною водою кровь слилась,
Людей по пояс засосала грязь,
Взгляни-ка: тонут вихри-скакуны,
По щиколотку в грязь погружены.
Спустилось покрывало в этот миг, —
Нет, облако закрыло солнца лик,
И хлынул дождь на человечий скоп,
И вновь всемирный начался потоп!
Все видят: нет пощады их греху,
Вода — внизу, кругом и наверху!
Кругом, внизу и наверху — вода!
Будь даже, как кирпич, земля тверда,
Но если войско, загоняя дичь,
С усердием начнет тереть кирпич, —
Он сотрясется, как бы ни был тверд,
Охотниками в порошок истерт.
А тут еще по облику земли
Арыки жаркой крови потекли!
Становятся они мутней, грязней,
Копытами испуганных коней
Растоптан каждый, в слякоть превращен,
Тут начинает плакать небосклон,
Шумит, как море, гневная вода,
На землю низвергается беда.
Напрасно все бегут и стонут все:
Куда б ни побежали — тонут все!
Творили люди на охоте смерть,
Но сами обрели в болоте смерть.
Когда, облавы суживая круг,
Вся рать Бахрама съехалась на луг,
На землю бремя трудное легло.
Ей стало это бремя тяжело,
Она погнулась — медленно пошли
Сто тысяч седоков ко дну земли.
Тогда вокруг образовался ров,
А влага вырвалась из берегов.
Увидев: поле влагой залито,
Над влагою земля — как решето,
Все поняли: то — мертвая вода,
И все от жизни отреклись тогда.
Погибли и охотники и дичь,
Добыча и захватчики добыч.
Бахраму смерть принес его поход:
Так жертвой стал он собственных охот.
За дичью он велел скакать коню, —
Охота превратилась в западню.
Попали в западню джейран и лев, —
Погибли оба, разом смерть узрев.
Зверь кровожадный и пугливый зверь, —
Нет между ними разницы теперь.
Вот двое ловчих крепко обнялись,
Чтобы спастись, они в одно слились,
Но в миг, когда они слились в одно,
Трясина затянула их на дно.
Напал на всех, как муравейник, страх.
Как муравей, ушел под землю шах.
Его жилье отныне — яма, гур,
Недаром прозвище Бахрама — Гур!..
Сей низкий мир — прожорливый дракон,
И пожирать людей — его закон.
Десятка недостаточно: злодей
Глотает разом тысячи людей.
Принес он гибель многим существам,
Но вот что удивительно: Бахрам,
Великий и могущественный шах,
Повергший всех врагов своих во прах,
Над миром грозно утвердивший власть, —
И этот шах попал дракону в пасть,
Исчез он вместе с войском навсегда,
Ни вести не оставил, ни следа.
Сей мир дракон? Нет, хуже во сто крат, —
Там, где дракон, бывает часто клад:
Мы знаем, что чудовище — дракон,
Но бережет сокровище дракон.
А что мы видим в мире? Прах и твердь.
Сокровища здесь нет, здесь только смерть.
Отраду жизни человек постиг,
Но может умереть он каждый миг,
Довольно мига, чтоб дракону в пасть
Не только телу — и душе попасть.
Но нам не хватит многих, долгих лет,
Чтоб избавление найти от бед.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
в котором излагается наставление читателям и писцам
Священную познал я благодать:
Я завершил чудесную тетрадь.
Но сколько раз, пока старался я,
Смущался я и колебался я!
Едва страница начата была, —
Внезапно закусило удила
Мое проворноногое перо:
Седок рассказа гнал его хитро.
К благословенной цели я пошел.
Сказал бы: семь ущелий я прошел,
Сказал бы: семь стоянок в тех горах,
Где даже вихрь испытывает страх!
Немало перенес я на пути,
Но все же к цели я сумел дойти.
Тут мной сомненье овладело вновь.
Твердила мне душа: «Не прекословь.
Тот, кто рождает слабый, тусклый стих,
Не видит в нем изъянов никаких.
Стихи для вдохновенного творца —
Что собственные дети для отца,
А для отца — все дети хороши,
Частицы сердца, печени, души!
Уродливым ребенка назовешь, —
На взгляд отца он все-таки пригож!
Отвергнут всеми, дорог он отцу:
Так дорог стих отвергнутый певцу.
Как на свои созданья ни смотри, —
В сих девственницах утренней зари
Ошибки никогда ты не найдешь.
Найдя ее, ошибкой не сочтешь!
Как мне понять достоинства стиха?
Работа — хороша или плоха?
Известность обретут мои труды
Иль даром пропадут мои труды?
Ничто не тяжелее тех трудов,
Которые нам не дают плодов.
Когда нельзя стихом зажечь сердца, —
Бессмысленны все тяготы певца.
Увы, мы скажем о певце таком:
Стремился в храм, попал в питейный дом!
«Но как мне быть? — так я к себе взывал, —
Не надобно мне выспренних похвал, —