Моим дорогим читателям посвящается
Можете не верить, если не хотите, я никому ничего доказывать и рвать на груди тельняшку не стану, но началось все с любимой присказки моей мамы.
– Семь раз отмерь, один раз отрежь, Таиссия, – говорила она и ловким движением руки двигала по переносице очки в роговой оправе а-ля Катя Пушкарева (хотя, во времена моего детства это, скорее, были очки а-ля Людмила Прокофьевна).
– Семь раз отмерь, дочь! – неизменно повторяла она и грозно трясла указательным пальцем и сверкала ясными голубыми глазами из-за линз тех самых очков. – Ровно. Семь. Раз.
В общем, не знаю, как так получилось, но именно эти слова стали девизом всей моей жизни. Кто-то спросит меня, почему этот? Почему не «Никогда не отказывайтесь от своей мечты», как сказал Пауло Коэльо? Или вот у Ричарда Баха тоже есть замечательная фраза, на самом деле их даже больше, но мне на душу прекрасно ложилась именно эта: «Чем выше летает чайка, тем дальше она видит». На худой конец Оскар Уайльд, тот еще пижон, что не мешало ему быть жутким симпатягой, сказал: «У меня непритязательный вкус – мне вполне довольно самого лучшего...»
И тут вдруг «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Без изящества и тонкости и без какого-либо намека на романтику. Но в этом была вся я: предусмотрительная, благоразумная и осторожная, как сапер, за всю жизнь я не дала себе ни единого шанса на ошибку. При выборе университета, при сдаче экзаменов, в поисках партнера для счастливой семейной ячейки…
Чего уж теперь удивляться, что к своим тридцати восьми я наизмерялась до того, что жила в старой двухкомнатной хрущовке без мужика, но зато с Вибратором.
Вибратор – это, если кто-то успел обо мне подумать нехорошо (или хорошо, это смотря с какой стороны посмотреть) и тем самым беспрецедентно мне польстить, мой кот. Ну как мой? Котяра породы мейн-кун, здоровенный, как пони, наглый до очумения и ленивый до безобразия, достался мне в возрасте семи месяцев по наследству от младшего двоюродного брата, когда тот женился. Увы и ах, но у Натки, Серёгиной жены, внезапно обнаружилась аллергия на кошачью шерсть. И тут все вспомнили про меня. Ну, а чё? У старой девы уже есть своя квартира и сто три кактуса, не хватает только кота.
Так что не подумайте обо мне плохо, имечко своему питомцу не я придумывала, оно у него в паспорте прописано было задолго до нашего знакомства.
Однако я увлеклась. И история это вовсе не о Вибраторе. И даже не о моей маме с ее любимой поговоркой, пусть с нее все и началось, а обо мне и о том, как маленький очкастый волшебник кардинально изменил мою жизнь.
Да-да, именно из-за Гарри Поттера и его магловских и магических друзей все той осенью и случилось. И пусть роль его была второстепенная и косвенная, для потомков это уже не будет иметь никакого значения.
В пятницу накануне Хэллоуина в пед колледже, где я уже десятый год кряду преподавала недорослям современную русскую литературу, было тихо, как на кладбище в полнолуние. Только из-за двери «Зарубежки» до редких студентов и доцентов, которых дома никто не ждет, долетали отдельные громкие звуки, подозрительно напоминающие пьянку.
– Только не говорите, что вы опять бухаете! – Приоткрыв дверь, я заглянула внутрь. Секретарша Леночка испуганно застыла посреди кафедры, как безымянная мама Бемби перед выстрелом злобного охотника. В общем, и дурак догадался бы, что в чайнике, который Леночка держала в руках, был точно не чай. И, подозреваю, даже не коньяк.
– Тайка, заваливай, – шумно обрадовался Людвиг Каренович и отсалютовал мне бутербродом с красной икрой. – Мне тебя сам Бог послал!
– Бахус что ли? – кривовато и опасливо ухмыльнулась я.
С Людвигом Кареновичем Гезару мы познакомились двадцать два года назад, он тогда еще не был завкафедрой зарубежной литературы Педагогического коммерческого колледжа, а читал древнегреческий курс на филфаке *ГУ, куда я поступила после одиннадцати классов, успешно сдав экзамены. Импозантный красавец сорока с лишним лет, он тогда сразу же покорил сердца всех своих студенток, и мое в том числе. С той лишь разницей, что я была влюблена в его лекции и невероятное по своей остроте чувство юмора, а не во внешний вид. Да и как можно было не влюбиться, если он сыпал цитатами из Гомера (не Симпсона, если вдруг кто-то не понял), да так, что можно было животики надорвать.
Помню, лет семь назад довелось мне с ним сидеть в приемной комиссии. Год был не бей лежачего или, как говорит моя лучшая подруга Лизка, тупой и еще тупее. И вот в разгаре экзамена, когда очередной не наделенный разумом абитуриент уныло бубнил о том, как космические корабли бороздят просторы Большого Театра, пытаясь не зевать слишком громко,а Людвиг Каренович за соседней партой… Знаю, по правилам вся комиссия должна слушать одного человека, но у членов комиссий тоже есть семьи и личная жизнь, а поступающие об этом не думают, когда создают конкурс двадцать два человека на место)...
Итак, я, сцеживая зекви в рукав, слушаю об «Антоновских яблоках» Бунина и думаю о том, что с 1995 года, когда я впервые познакомилась с этим рассказом, он лучше не стал. Только тс-с-с-с-с! Никому ни слова. Человек, собирающийся защищать докторскую по русской литературе думать так просто не имеет права!
– Поставьте мне четверку, а? – вдруг сбившись с темы жалобно попросил мой поступающий и молитвенно сложил руки перед грудью. – Очень в армию не хочется...
И тут Людвиг Каренович как стукнет кулаком по столу (он, конечно, свой ответ слушал, но у профессора был такой стаж, что он легко мог бы принимать экзамен сразу у пяти человек и не пропустил бы ни слова)! Как нахмурит седые брови, да сверкнет черными очами, да зарычит жутким басом:
– Тщетно ты, пес, обнимаешь мне ноги и молишь родными! Сам я, коль слушал бы гнева, тебя растерзал бы на части, тело сырое твое пожирал бы я… – Мой в теории будущий студент с перепугу позеленел, а профессорский нормально. Только глаза выпучил и рот распахнул, но в принципе ничего, держался… Лишь выдохнул восторженно:
– Охренеть… А вы так по любому поводу цитату вставить можете?
Людвиг Каренович польщенно улыбнулся и, пробормотав:
– Минус четверть балла за «охренеть», но прогиб зачелся. Что там у нас дальше насчет порочной натуры мадам Бовари? – вернулся к приему экзамена.
Поэтому, прежде чем пошутить про Бахуса, я мысленно перекрестилась: Людвиг Каренович умел отбрить так, что месяц пунцовая от стыда ходить будешь.
– Цыпленок! – любимый учитель блаженно улыбнулся. – Не прошло и тридцати лет, как ты научилась язвить! Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я, вот теперь ты, милый мальчик, Мойдодыру угодил. – В оригинале Чуковский звучал немного иначе, но я уже исчерпала свой запас смелости и не рискнула указывать Людвигу Кареновичу на ошибку. – Иди сюда, я тебя поцелую и выпить дам.
– Людвиг Каренович, вы меня точно с Заславской не перепутали? Мне алкоголь нельзя не только на словах, но и на деле.
– А кто говорит про алкоголь? Цыпленок, исключительно чай.
И фыркнул, когда я обиженно засопела:
– Да помню я! – Как же, забудет он!.. Вот у кого память, как у слона. – Твоё выступление на праздновании Миллениума навеки врезалось в мое сердце. Какая пластика! Какое чувство такта!