Я шел домой с дыней в руке и думал об этом, а еще о прошлом муже Пат, который в это же самое время находился вместе со мной в одном и том же городе.
Попробовать дыню мне не удалось. Под дверью остановилась машина, и энергично задребезжал звонок — за дверью находился кто-то чрезвычайно напористый. Догадаться было не сложно — это был Пино.
— Привет! — рявкнул он мне в лицо. — Просиживаете в печали штаны, а я потею как проклятый раб! Быстро собирайтесь. Мы нашли бывшего вашей жены. Сейчас мы к нему поедем.
Глава восьмая
В следующий раз это произошло в Кабуле. Гулять после наступления комендантского часа там считалось неразумным, тем более что Кабул — это город, где с закатом жизнь действительно замирает полностью, все погружается в темноту.
Мы засиделись в туземном ресторане, ели крошечные кусочки баранины, изжаренные на таких же крошечных шампурах, глазели на улицу, где кроме явно старых и новых, потрепанных и не очень машин, бежали по асфальту ослики.
В ресторане работал телевизор, на экране которого мелькали танцовщицы в разноцветных одеяниях. Музыка могла бы помешать разговору, но мы с Пат давно уже молчали — она смотрела на осликов, а я разглядывал ее.
Бессмысленно описывать совершенство девушки, в которую ты влюблен. Что толку пытаться объяснить форму носа, ямочку на щеке, изгиб шеи или сделать другую заранее проигранную попытку найти новый эпитет для глаз или волос. Все это не надо — просто когда красивую женщину любят, а она любит в ответ, то солнце, переливающееся в ней, будит даже слепых.
Я смотрел на Пат и испытывал восторг, который волнами сменялся грустью — я вдруг понимал, что все это не вечно и мы рано или поздно расстанемся. «Я тоже иногда чувствую это», — как-то призналась мне Пат, — «боязно, когда так хорошо. Не может быть, чтобы вот так».
Наконец улица совсем опустела, мы попрощались с афганцами, к которым ходили ужинать каждый день, и отправились в гостиницу. Темные улицы сменялись, пока мы не поняли, что заблудились.
* * *
— Только не вздумайте там болтать, — приказным тоном обратился ко мне Пино, когда мы сели в машину и тронулись. — Я буду говорить с этим типом по-английски, чтобы вы могли все понимать, хотя не исключено, что он знает итальянский. L’italiano è la miglior lingua del mondo!5 Это известно еще со времен Данте. Вы знаете, кто такой Данте?
— Знаю, — я даже мысленно не мог заставить себя называть Пино «господином майором», — но если мне нельзя участвовать, зачем я понадобился?
Пино сощурил глаза и посмотрел на меня с деланным недоверием. Потом он принялся барабанить себя по крылу носа указательным пальцем правой руки и только после этого произнес:
— Русские слишком агрессивны. Простите за откровенность, но вы — гунны. Вы паршиво относитесь к жизни, вы не цените ее. Ей богу, нашим парням надо свечки ставить святой деве Марии, что с вами воевали немцы, а не мы. Я читал в одной книжке, что у вас только таких как Алессандро Матросов было больше чем пятьсот человек. Подумайте, — загремел Пино, — больше чем пятьсот! Настоящие античные воины! Мы, римляне, точно такие же, — закончил он, сбавив тон.
— Вы меня запутали, — я глядел в окошко и думал, что первый раз любуюсь Римом сквозь решетку. — Но даже если русские одновременно и гунны, и античные воины, то почему я должен молчать во время встречи?
Пино серьезно посмотрел на меня.
— Вы безумно любите свою жену.
— Я знаю.
— Самое главное, что это знаю я, — Пино похлопал меня по коленке. — А что, если этот бывший снова увлек ее? Что, если вы зададите ему прямой вопрос и он решит похвастаться — я лично не удержался бы. Что тогда произойдет?
Я постарался, чтобы мой смех прозвучал естественно.
— Это невозможно.
— Я об этом и говорю, — Пино по-прежнему был очень серьезен. — Это невозможно. Но если, спаси нас святая Мадонна, это внезапно окажется возможным, вы тут же слетите с катушек и покалечите этого несчастного. Или даже убьете. Мне это не нужно. Так что дайте мне слово, или я вас высажу.
— Не понимаю, зачем вы вообще заехали за мной.
— Скажу вам правду — я не знаю, как русские врут. Я знаю, как врут итальянцы, французы, албанцы, даже цыгане, но про русских ничего не знаю. Только не говорите мне, что русские не врут. В конце концов, все мы одинаковые. Особенно, — глубокомысленно добавил он, — если дело касается женщин.