Это был не Влад. Черный плоский силуэт был неподвижен бесконечно долго — у меня даже ноги замерзли, но я не мог отойти от окна. Потом незнакомец встал и подошел к двери, которая единственная отделяла теперь меня от него. Кто это был? Что ему было нужно? Я мог бы выкрикивать эти вопросы, но знал, был уверен, что ответа не будет.
Дверная ручка задвигалась. Я попытался удержать ее, остановить — невозможно было смотреть, как она равномерно двигается так, словно мой противник знает, что рано или поздно он настоит на своем и войдет внутрь. Мне не удалось его побороть. Ручка выскользнула из моих пальцев и задвигалась быстрее.
Горло высохло и заболело, затылок стал холодным, даже ледяным, пот потек из подмышек и ослабели колени. Я мучительно чувствовал, как изо всех сил сжимается анус. У меня возникло ощущение, что глазные яблоки становятся постепенно пустыми, как электрические лампочки. Оттуда уходило содержимое, и я переставал видеть. Безудержно захотелось лечь прямо здесь на пол и заснуть.
Ручка вертелась теперь так быстро, словно это был металлический вентилятор. Ужас достиг апогея.
— А-а-а! — закричал я так громко, что почти оглох сам, повернул задвижку и резко распахнул дверь.
— Там, конечно, никого не было? — спросил Пино.
— Да, — кивнул я. — Никого.
— Но-но! — ободрил он меня. — Утешайтесь тем, что по крайней мере один страх вы в состоянии побороть. Большинство даже этого не могут. Чем думаете заняться сегодня? По тому, что вы здесь, я заключаю, что вы решили пренебречь моим советом уехать.
Я вышел из участка и ощутил, что сейчас на шумной римской улице кошмар, в особенности после того, как я рассказал о нем, будто растворился, стал чем-то несущественным, небывалым. Пино так и сказал мне — «приснилось», дескать, но как бы то ни было, на душе стало легче.
Я решил дойти до Нового Эсквилинского рынка — купить что-нибудь из еды. Удивительным образом буквально в следующем квартале от большой, проходящей через весь Эсквилин улицы обнаружилось множество примет живущих тут мигрантов. Я видел такое в центре Палермо, в Марселе, Париже, но мечеть в Риме — это было по-настоящему экстравагантно.
Кафе, где предлагали кашмирскую еду, соседствовало с китайским заведением.
— Видите, — сказал мне Пино. — Вот какое дело. Слишком много азиатов, арабов, африканцев. Я, как и все, ума не могу приложить, зачем их пускают в нашу страну. Наверное, в правительстве кто-то имеет от этого выгоду — другой причины я не вижу. Для меня, как для полицейского, выгода обратная. Сегодня мы с вами не поедем любоваться на трупы — ничего похожего на вашу жену не нашли. Как вы думаете, могла ей придти в голову фантазия выйти прогуляться, когда вы заснули? Когда было уже темно? Если да, то у многих из приезжих нож в рукаве — обычное дело. Предположим, что ее захотели ограбить, она стала сопротивляться…
— Вряд ли, — я покачал головой. — Конечно, теоретически это возможно, но зачем? Нет, было слишком поздно.
— Ладно, — Пино захлопнул папку. — Оставим пока эту версию.
По мере приближения к рынку азиатских и африканских лиц становилось все больше. Я откровенно сказал майору, что не верю в то, что Пат могла погибнуть от рук мигрантов. Я верил, но, тем не менее, пристально всматривался в их лица, будто мог узнать кого-нибудь.
Много их было и на самом рынке. Я ходил мимо рядов с салатом, артишоками и прочей зеленью, мимо витрин мясников, мимо бакалейщиков, продавцов рыбы, пряностей, сыра. Проходы шли по кругу, и я так фланировал довольно долго, пока не почувствовал, что, возможно, больше не увижу Пат.
Это было прежнее и очень неприятное чувство, не связанное ни с чем реальным. Ощущение, впервые возникшее в Лидо-ди-Остии, теперь охватило меня целиком. Облетевшая плоть оставила один скелет, пролилась на мокрый каменный пол рынка, и я моментально почувствовал холод и горе.
Я остановился у витрины, за которой работали сразу три мясника. Они виртуозно резали, разделывали, укладывали. Вблизи в витрине лежали несколько кусков говядины — спинная мышца вместе с позвоночником. На ценнике было указано, что это кьянина стоимостью 22 евро за килограмм. Позади этих здоровых кусков мяса стояла бутылка, наполненная красным.
— Вино? — показывая на нее, спросил я у ближайшего ко мне мясника.