Я вздрогнул, и в тот же момент руки Пино приобрели самый обычный вид.
— Ну вот, видите! — сказал он.
— Вижу, — я внимательно посмотрел на него, но нет, все в нем было абсолютно человеческим, обычным. — Мне сложно и дальше называть вас Пино.
— Это интересно, — удивился он. — А почему?
— Вы стали для меня другим человеком. А у другого человека — другое имя.
— Ладно, — рассмеялся Харон. — А как вы будете называть песика? Иди сюда, — позвал он сеттера.
Красавец пес подбежал и лизнул его руку.
— Чудесный, правда? — спросил Харон, и в тот же миг сеттер превратился в чудовище. Длинная шелковистая шерсть мигом облетела с него, под кожей налились похожие на корни стального дерева мускулы. Сама кожа зардела словно расплавленный металл. Изящная собачья голова распалась, а вместо нее выросли на коротких медных шеях три разъяренные косматые львиные.
Львы озирались, исторгая агрессивную чуткость, а гривы их полыхали ядовитым пламенем, обжигая даже на расстоянии.
— Вот настоящий сторож врат подземных, — довольно проговорил Харон и погладил страшное создание. — Цербер — друг мой надежный. Мимо него ничто не проскользнет. Античные авторы описывали его по-разному, но всегда неточно. Единственно верное — это его три головы. Ума не приложу, откуда они могли об этом узнать.
— А зачем ему три головы? — поинтересовался я, чувствуя, что Цербер в одну секунду может нанести мне удивительной глубины непоправимый ущерб.
— Когда тени людей прибывают сюда, — Харон скрести руки на груди, — перед тем как перейти через реку в царство мертвых, они должны очиститься.
— Вы имеете в виду какие-нибудь специальные процедуры, вроде окуривания серой? — я попытался пошутить, чтобы справиться со страхом перед Цербером.
Харон улыбнулся.
— Ну что вы. Просто у человека на земле есть настоящее, прошедшее и будущее. Чтобы ничего из этого не попало за реку, и нужен Цербер. Средняя голова вынюхивает и уничтожает будущее, левая — прошлое, правая — настоящее.
— Ну, хоть какое-то настоящее есть у чего угодно. Даже у тени, лишенной всего, — возразил я.
— Нет, — отрезал Харон. — Цербер не пропустит ни капли настоящего у тени. Новое и окончательное настоящее она получит только за рекой. И это настоящее будет для нее вечным.
— Вечное настоящее — красиво звучит. Хотя и непонятно, — сказал я. — А что со мной?
— Вы волонтер, — туманно ответил Харон. — Вам оставят все как есть, пока вам не надоест.
— Надоест? Объясните, что это значит.
— Надоест быть живым.
Он подмигнул мне, снова присел на низкую скамеечку и положил подбородок на кулак. Время шло, но ничего не происходило. Кроме того, разве, что Цербер вновь превратился в обычную собаку. Когда я окончательно устал ждать, я обогнул словно бы задремавшего Харона и направился к хижине. Когда я подошел к ней вплотную и уже протянул руку, чтобы открыть дверь старого, изъеденного червями дерева, мне внезапно пришла в голову простая, но неожиданная мысль. Река! Где же река, за которой тени получают свое окончательное настоящее?
Сколько было можно окинуть взглядом, никаких ее признаков видно не было. Вокруг расстилалась бесконечная, с пологими невысокими песчаными холмиками пустыня. Словно калька с облачного высока, откуда мы свалились. Цербер и Харон возникли по бокам от меня одновременно.
— Вы что же, решили попробовать сделать это самостоятельно? Это невозможно.
— Что? — удивился я.
— Перейти реку, — сказал Харон.
— Перестаньте, — я в очередной раз окинул бесконечное пространство. — Тут нет никакой реки.
— Как же, — укоризненно произнес Харон и постучал по древнего вида двери. — А это что, по-вашему?
— Я думал, вы там храните какой-нибудь инвентарь. Запасные весла… Не знаю… Спасательный круг. Парус.
— Нет, — он усмехнулся. — На этой реке спасательные приспособления не работают. — Он протянул руку. — Давайте.
Не то чтобы я испугался в этот момент. Из-за необычности всего происходящего у меня все время было взбудораженное состояние, но именно сейчас я понял, что готовлюсь сделать шаг, после которого возврата у меня может и не быть. Грудь моя наполнилась смирением и тишиной — дверь представилась мне крышкой гроба. Голова похолодела, а на глаза почему-то навернулись слезы.