— Ну же, — подтолкнул меня Минус — судья рода человеческого. — Говори быстрее. Я ведь оставил от тебя голову, а мог оставить любой другой кусок.
— Я говорю, — справившись с собой, я нашел силы смотреть в провалы красных глазниц. — Я здесь, потому что от меня это не зависит.
— Что?! — изумился Минос так сильно, что даже улыбка его стала уже, отчего со щек посыпалась охряная глина. — Во имя бога безымянного — что ты несешь?
— Я говорю правду, — смело продолжил я. — Если бы я мог, меня бы здесь не было.
— Так я сейчас устрою это! — загрохотал Минус. — Сделаю так, что тебя здесь не будет!
— Это мне только поможет, — я вдруг почувствовал, что наконец могу сформулировать. — Если я стану пустотой, то буду ждать ее за любой дверью. Страсть не превращается в лед, она просто становится бескрайней, как пустыня. С этим я ничего не могу сделать. Вероятно, по-вашему — это воля богов.
— О боги, — выдохнул Минос, и перед моим лицом пробежала по мрамору трещина, словно заспешила куда-то. — О, судьба! Ты здесь и знаешь ответ. Иди, я не держу тебя.
Глиняное лицо и мрамор закрошились, посыпались, растеклись на мириады осколков, словно от землетрясения пал целый город. И тотчас исчез. Целый и невредимый, я стоял перед круглым синим прудом, окаймленным густым тростником — ничего не осталось из прежней картины. Приятно было ощутить, что тело вернулось на место. Я размялся, сделал несколько шагов вперед, а когда повернулся, то обнаружил прямо у воды два кресла на гнутых ножках, обитых серебристым шелком. Одно из кресел занимал одетый в джинсы и майку симпатичный румяный и кудрявый парень лет двадцати. Молодой Пушкин.
— Привет! — сказал он. — Ну что, напустил мой брат на тебя страха? Садись, — он показал на второе кресло. — Эак — мой сводный брат. Минос — родной. А я, — он протянул руку, чтобы поздороваться, — я Радамант. — Он пошевелил ногами, и я увидел, как лениво изгибаются виднеющиеся из штанин толстые змеиные хвосты.
— А как ваше настоящее имя? — поинтересовался я.
Парень с удивленным обаянием рассмеялся.
— Быстро учитесь, — сказал он. — А самому догадаться слабо?
— У меня есть предположение, — я опустился в кресло и откинулся. — Но это было бы слишком невероятно.
— Да бросьте, — засмеялся мой собеседник. — У нас тут невероятное — синоним обычного. Ну же!
— Этого не может быть.
— И тем не менее, — парень выпрямился и повернул голову ко мне в профиль. — Это действительно я. Я — Адам. Первый и единственный. Предок всей вашей стаи. Ну, а как вы думали, — он вернул голову на место, — кто еще может быть главным судьей во всем этом кабаке?
— А вас правда сделали из глины? — я решил и в самом деле перестать удивляться. Признаться честно — у меня просто не было на это сил.
Парень вновь засмеялся заразительно — было видно, что он в настоящем восторге от моего вопроса. Наконец он смог остановиться.
— Ну вы люди и фантазеры! — он вытянул свои ноги-змеи, и они сплелись между собой. — Взять хотя бы вот эту историю с сыном бога. Который приходит на землю, чтобы принести себя в жертву ради человечества. Я, как сын бога, говорю вам твердо — ничего подобного мне никогда не приходило в голову. Правда, у папаши, насколько я знаю, с сексуальной энергией до сих пор все в полном порядке, так что сыновей у него пруд пруди. Может быть, и получился какой-нибудь помешанный, но тогда бы мы о нем услышали. Враки, в общем. Как и то, что меня сделали из глины.
— А откуда же вы тогда взялись?
— Женщина родила. Ее, кажется, звали Ева, но это было так давно, что я уже не помню.
— А женщина откуда взялась? — настаивал я.
— О господи, — засмеялся Адам. — Ну, какая там женщина — по сути, еще обезьяна.
— То есть люди появились от бога и обезьяны? То есть мы немного боги, а немного макаки?
— Ну да, такая банальность! — Адам продолжал веселиться. — Поэтому вы так и живете — то порывы, чувства высокие, а то просто жрете и трахаетесь. Или убиваете друг друга.
— А отца вы часто видите?
— Папашу? — переспросил парень. — Иногда мне кажется, что его на самом деле нет. Я и забыл уже, как он выглядит.
— Занят? — Я почувствовал острый интерес. — Управляет судьбами людей?