Семь слепцов
В харчевне «У старых ворот» с самого утра горланили посетители. Под низкими сводами слышались раскаты грубого хохота и непристойные песни. Люди ругались, судачили, твердили своё, не слушая собутыльников, чокались кружками, мокрыми от вина и браги, и под этот стук то здесь, то там вспыхивали ссоры, в которых драчуны рвали друг на друге одежду. В общий шум вносили свою лепту даже мухи, которые с громким жужжанием бились о запылённые слюдяные стёкла. Большинство посетителей явились в Тюбинген по случаю ярмарки, и потому споры и разговоры велись главным образом о товарах, ценах и новых налогах, которые установил маркграф. Но не менее бурно обсуждали и недавнее воззвание папы отвоевать у язычников Гроб Господень.
- Всюду собираются люди с крестами на спинах, - толковали чуть ли не за каждым столом. - Готовятся к походу в Святую землю... Папа обещал им благословение и отпущение грехов...
- Жизнь в тех краях - чистый рай, - мечтали выпивохи. - Пряности растут чуть ли не на каждом кусту, а золото считай что под ногами лежит, нагнись и подними...
О том же говорили и за столом Ганса Кмоха - зажиточного крестьянина из окрестностей Тюбингена, рослого и уже довольно пожилого, с большим красным лицом, окаймлённым седеющей бородкой. Он усмешкой слушал приходского писаря Якоба Герштеккера, бубнившего ему в ухо:
- Добра у язычников целые горы, и всё дешёвое... Кто уйдёт в поход, вернётся с полными карманами золота, вот увидишь...
А посмеивался Ганс потому, что ему и здесь жилось неплохо. У него был дом, коровы, свиньи, козы. Местный барон, у которого Ганс арендовал землю, ему благоволил: три сына Ганса служили в дружине барона и проявили себя храбрыми воинами. Жена Ганса каждое утро отвозила в город молоко и сыр, получая за это звонкую монету. На что ему Святая земля?
Хозяйка харчевни открыла окна, выпустив насытившихся мух и впустив новых, изголодавшихся, которые с жадностью набросились на липкие столы и посуду. С улицы в харчевню ворвались говор многолюдной толпы, мычанье волов и скрип телег. Послышался и однотонный звук колотушки, в которую стучат, прося дать им дорогу, бродячие слепцы.
Петер Цвиглер - помощник деревенского кузнеца, здоровенный детина с рябым лицом, привстал и посмотрел в окно.
- Это те самые нищие, которые третьего дня проходили моей деревней, - сказал он, выпучив глаза. - Точно, они! Уже и сюда припёрлись!
Тщедушный писарь, допивавший третью кружку, утёр ладонью свой залитый пивом бритый подбородок.
- Как бы они не занесли чуму или чего похуже, - заметил он. - И позволяют же им шляться по дорогам! В Силезии таких сжигают на кострах, чтоб не разносили заразу.
- Да нет, это безвредный народишко, - благодушно возразил Ганс, тоже посмотрев в окно. - Побираются Христа ради, и Бог с ними...
Слепцы с несвязным пением, ковыляя на своих деревяшках и держась один за другого, вошли на задний двор харчевни и сгрудились у стены. Белки невидящих глаз обращались на всех проходивших мимо, из запылённых лохмотьев высовывались культи рук и ног, щербатые рты жалобно тянули: «Подайте, господин, на кусок хлеба!»
Через час, когда Ганс с помощником кузнеца и писарем выходили из харчевни, они всё ещё были тут. Помощник кузнеца остановился и вгляделся в одного из них. Писарь потянул его за рукав:
- Идём, мы ведь ещё собирались посмотреть на комедиантов...
- Погоди, - на большом раскрасневшемся лице Цвиглера отразилось волнение. - Сдаётся мне, что вон у того слепца физиономия в точности такая, как у Фрица Хебера, нашего бочара! Хебер пропал в тот день, когда эти убогие околачивались в нашей деревне... Ну да... Очень похож... Особенно нос - крупный, со шрамом на переносице... Этот нос не спутаешь ни с каким другим! Я готов поклясться, что это нос Хебера!
Писарь засмеялся.
- А может, это сам Хебер здесь нищенствует, переодевшись в лохмотья? - ехидно спросил он. - Вот было бы забавно!
Цвиглер рассматривал слепца так и этак.
- Нет, это не Хебер... Тот высокого росту и ладно сложен, а этот какой-то низенький, невзрачный, одна нога короче другой... Но нос... Боже мой, нос! Ведь даже шрам на том же самом месте!...
Интерес приятеля невольно передался Гансу. Он тоже начал разглядывать нищих и подмечать в их облике странные особенности.
- Они и болеют как-то по-чудному, - сказал он. - Гляньте хотя бы на этого, что держит колотушку: одна нога вроде бы здоровая, толстая, волосатая, а вторая - ссохшаяся, потемневшая, как у трупа...
- Ты прав! - пьяно выкрикнул писарь. - Вон у того крайнего слепца то же самое: одна нога здоровая, а вторую хоть отрывай да выкидывай... - Он расхохотался от неожиданно пришедшей ему забавной мысли. - Смотрите, если здоровую ногу одного слепца приставить к здоровой ноге другого, то получились бы две здоровые ноги - правая и левая, клянусь бородавками моей тётушки! Ха-ха-ха!... Ведь правда: у одного здорова правая нога, а у другого - левая!... Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!...