Мамаша была и сама не прочь подзаработать на выпивку и хлеб древнейшим ремеслом, но, увы, беспробудное пьянство рано состарило ее, и вывело в тираж. Хотя годами она была не так уж стара, а в молодости была довольно привлекательной особой, ее то красоту и наследовала непутевая дочь Машка. В молодости она была весьма пригожа и лицом, и телом, но извечное пьянство за какой-то десяток лет превратило некогда аппетитное и желанное тело, в сморщенную тушку, а лицо приобрело немыслимый вид из-за пьяных мешков под глазами, да постоянных синяков, коими не уставал награждать ее благоверный, большой любитель по пьяной лавочке распускать руки.
От него частенько перепадало и Никанору, и брату, за любую, даже ничтожную провинность, а чаще просто так. Не трогал отец только Машку, которую по-своему любил, тем более что она всегда выручала его в трудную минуту. Когда куском хлеба, а когда и стаканом самогона, когда папаше не удавалось достать ни того, ни другого.
Поскольку папаша был пьян постоянно, это было его привычным состоянием, то и тумаки раздавал домочадцам, регулярно. Никанор практически не ночевал дома, разве только зимой, в самые лютые морозы, предпочитая проводить ночи в сарае, среди мусора и грязи, но в тишине и безопасности. Не застав его дома, отец отвешивал тумаков брательнику, а когда и тот отсутствовал по причине пьянки, и лежки под чьим-нибудь забором, его злоба вымещалась на жене, вечно пьяной, грязной и ободранной. Потому-то и не сходили с ее лица следы мужниной заботы, ставшие со временем неотъемлемой частью туалета, такой же привычной, как платье.
Отвесив супруге изрядных тумаков, папаша тащил ее в спальню, где они бурно совокуплялись, визжа на весь дом. А потом, обнявшись, забывались в алкогольном забытье, до наступления нового, серого и безрадостного дня, пронизанного одной мыслью, где достать денег на опохмелку.
После смерти отца, мать осталась без мужского внимания, ибо во всей деревне, даже среди закоренелых алкашей, не находилось желающих заняться с ней сексом, даже если им за это заплатить, или налить. Бурная жизнь сильно, очень сильно потрепала ее, безнадежно списав в утиль в то самое время, когда большинство женщин переживают второе рождение, теперь уже зрелой, бабьей красоты, настоящей, пришедшей на смену девичьему пустоцвету.
Она стала никому не нужной. Ей хотелось выть от тоски. Она с умилением вспоминала мужа, напрочь позабыв про ежедневные побои. Память сохранила в пропитанных сивушным перегаром мозгах, лишь воспоминания о бурных ночах, проведенных вместе. Незабываемые ночи остались в прошлом и уже никогда не смогут повториться. От осознания того факта, что теперь она не нужна ни одной особи мужского пола, она просто сходила с ума. И хотя она и прежде пила много и часто, теперь ежедневно напивалась до бесчувствия, до падения на грязный, много лет немытый пол.
Пробуждение и снова пьянка до полной отключки. И так каждый день. Она практически ничего не ела, не было времени на это. Долго так продолжаться не могло, и без того разрушенный беспробудным пьянством организм, стал разваливаться прямо на глазах, постоянно давая сбои. Не прошло и месяца, с начала страшного запоя, как она сгорела от самогона, и в один из дней просто не встала с грязного заплеванного пола. Еще пару дней провалялась она посреди избы, пока до деток не дошло, что ей пришел конец. Они наспех зарыли ее на сельском кладбище, приладив на могильный бугор, грубо сколоченный крест, с написанным на нем химическим карандашом, именем покойной.
Никанор тоже, глядя на брата и сестру, с малых лет пристрастился к выпивке и привык к постоянному чувству голода. Быть может, именно поэтому из него вырос некрасивый и невзрачный, тщедушный хлопец, с трудом научившийся читать и писать, имея слабенькую тройку по предметам, которые, у одноклассников, отскакивали от зубов. Он не хотел, да и не умел учиться, он бы уже давно бросил и школу, и эти дурацкие учебники, если бы не одно, но… Советская власть твердо решила дать образование всем без исключения членам общества. Ссориться с властью он не имел ни малейшего желания, а потому ежедневно, превозмогая себя, продолжал посещать сельскую школу. Стиснув зубы стоически переносил насмешки и издевательства, не в силах ответить из-за своей тщедушности, проклиная школу, мечтая о том дне, когда ее закончит.
Потихоньку, со скрипом, переводили его из класса в класс, ставя тройки по всем предметам, балл невероятно высокий для его знаний. Оставлять его на второй год не имело смысла, все равно из этого ничего путного не выйдет, а вот испортить школьные показатели и лишиться за это премий и доплат, было вполне реально.
Так и перекатывался он из класса в класс, пока однажды, как-то незаметно для себя, завершил школьные мытарства, получив на руки заветную книжицу, - аттестат, в котором гордо и однообразно красовалась одна и та же отметка по всем предметам.
Была и еще одна причина, помимо боязни властей, по которой он продолжал посещать школу. Служба в армии, на которую он возлагал такие надежды, считая ее панацеей, единственным способом решения всех проблем.
Сестра и брат Никанора, с восторгом приняли советскую власть, подарившую им смысл существования. Теперь им не нужно было весь день вертеться в поисках выпивки и жратвы. Новая власть дала им и то, и другое, в неограниченном количестве, не обременяя их взамен, какой-либо работой.
У брата отпала нужда подрабатывать на селе, в надежде заработать на выпивку и постоянно унижаться перед сельчанами. Советская власть научила его ходить по деревне гордо выпятив грудь и расправив плечи, с презрительным высокомерием поглядывая на тех, перед кем еще вчера он так унижался и лебезил, выклянчивая кусок хлеба, да стакан самогона. Теперь они, завидев его, гордо шествующего по деревне в кожаной куртке, с красной повязкой на рукаве, ломали шапки. Он стал властью, хозяином жизни, которому все можно, все дозволено, и горе тому несчастному, кто хоть в чем-то посмеет ему отказать, или просто возразить в ответ. Он теперь представитель власти, у которой оружие и сила. Висящий в кобуре, на поясном ремне казенный наган, еще больше придавал ему гонора и самодовольства.
Не осталась в стороне от случившихся в Шишигино перемен и Машка. Достался и ей револьвер в комплекте с кожаной курткой, которая каждую ночь оказывалась на полу, под Машкой, удобно расположившейся на ней, призывно и широко распахнувшей ноги, призывая очередного комиссара отведать ее потаенных глубин. Она очень быстро сошлась со своими товарками, из города приехавшими вместе с группой коммунистов. И это было немудрено, ведь все они делали общее дело, жизненно-необходимое, для укрепления советской власти на селе. Делала она это теперь не за выпивку и кусок хлеба, этого добра у нее стало, хоть отбавляй. Советская власть щедро делилась выпивкой и едой с верными сторонниками, не чета жадным и прижимистым сельчанам, всегда стремившимся поиметь с нее больше, чем давали ей взамен.