В действительности для этого принципиального непонимания общей ситуации нет никакого логического и рационального объяснения, но, пожалуй, есть психологическое и иррациональное. Ведь Германия была в поразительном положении. Она давно находилась в обороне, однако ощущала себя всё ещё в нападении. В физической реальности Германия в 1915 и 1916 годах была в осаде силами превосходящей коалиции без перспективы на военную победу, с напряжением всех сил в состоянии лишь отвести или отсрочить постоянно угрожающее, а в конце, пожалуй, и неминуемое поражение, и полностью вынужденная выйти из затруднительного положения посредством компромиссного мира, пока на то ещё было время. В своём собственном представлении, однако, (которое поддерживалось её противниками) Германия была отважным нападающим, решившимся покорить Европу и пробиться в мировые державы, подчинить Францию, лишить могущества Россию, а Англию свергнуть с престола. Из этого стремления Германии и возникла прежде война, сама эта "программа победного мира" придала войне в глазах немцев смысл. И при сравнении с этой целью, естественно, любой компромиссный или закрепляющий существующее положение мир должен был казаться поражением. То, что цель стала недостижимой – для осознания этого не было душевной силы.
Всё определялось именно точкой зрения: рассматривались ли обстоятельства с позиции фактов или с позиции собственных желаний и целеполаганий. Рассматривая с точки зрения фактов, мир на основе Status quo был бы подарком небес для Германии. Рассматривая же с позиции немецких желаний и целеполаганий, такой мир был бы адекватен поражению. Германия смотрела не на факты, а на свои желания и представления о целях, как это она непрерывно ранее делала и сегодня еще делает. Существует название для такого рода состояния духа или душевной болезни: потеря реальности.
Немецкая потеря реальности нашла выражение в спорах вокруг "целей войны", которые сначала скрытно, позже открыто господствовали во внутренней политике Германии на протяжении всей войны. Эта дискуссия о целях войны в Германии тех лет – всеобъемлюще документированная историком Фрицем Фишером в его монументальном труде "В погоне за мировым господством" – является меланхолично-комическим спектаклем, на котором никогда не знаешь, следует ли смеяться или плакать. В то время, как войска Германии с чрезвычайными усилиями и с ужасающими кровавыми жертвами в Шампани, на Айсне и Сомме, во Фландрии, в болотах Рокитно и под Барановичами снова и снова отражали повторяющиеся массовые атаки многочисленных превосходящих войск противника, или в Галиции и в Буковине, в Трансильвании и у Исонцо снова и снова кое-как затыкали дыры, возникавшие на австрийском фронте, в то время как в Германии от года к году экономика всё меньше могла обеспечить снабжение, а немецкое население больших городов голодало, – тем временем официальная и политическая Германия дискутировала, должна ли она будет "после победы" аннексировать только бельгийское побережье Фландрии или также и французское побережье Ла-Манша, какие средства лучше всего подходили бы для исключения навсегда Франции из великих держав, следует ли превратить Польшу в государство под покровительством Германии, или она должна будет присоединена к Австрии, и как нужно будет взыскивать огромные репарации, которые полагали наложить на побеждённых противников. Мысленно уже были аннексированы Лонгви и Брие, Литва и Курляндия, и составлялись карты огромной колониальной империи в Центральной Африке; обдумывали с множеством тщательно взвешенных "за" и "против", не следует ли также добавить к этому ещё Судан и Египет, чтобы получить соединение с Ближним Востоком, который надеялись также покорить "после победы"; планировали Центральную Европу под немецким господством и в моменты радужного настроения добавляли туда же ещё всю Францию и Бельгию. Да, об этом думали совершенно серьёзно и писали официальные документы с описанием того, как можно было бы присоединить к немецкой сфере власти также нейтральную Голландию, действуя при этом как можно более тактично, осторожно и незаметно.