Что тут ещё остаётся рассказать, это драма Брест-Литовска и ещё более фантастическая драма германской восточной политики после Брест-Литовского мира. Это две главы забытой истории – забытой, но зловещей колдовской силы. Чарующие, как примеры трагического ослепления и высокомерия, за которыми тут же следовало наказание, однако всё же по другой причине. По меньшей мере в 1918 году на Востоке проявились две возможности, которые затем в течение 20 столетия стали определять историю: в феврале образование фронтов Второй мировой войны; в июле и августе – холодной войны пятидесятых.
Мир, который Германия в Брест-Литовске потребовала от большевизированной – вовсе не побеждённой собственно в военном смысле – России, был поработительным и уродливым миром, и всё же в отличие от Версальского мира, который Германия вынуждена была подписать годом позже, он как раз выглядит мягким. Россия потеряла 26 процентов своей довоенной территории, 27 процентов своих сельскохозяйственных площадей, 26 процентов сети железных дорог, 33 процента легкой промышленности, 73 процента тяжёлой промышленности и 75 процентов угольных шахт. Она была отрезана от своих обоих морей, Балтийского и Чёрного, и потеряла не только Финляндию, балтийские провинции и русскую часть Польши, которые в конце концов не были населены русскими, но также и Украину, которая была и есть настолько же русской, насколько Бавария является немецкой. Это был мир, который любого русского патриота, неважно – большевистского или антибольшевистского, должен был наполнять отчаянием; который мог лишь чрезвычайно разогреть волю сражаться непобеждённых народов Запада (и особенно идеалистически и высокоморально думающих американских президентов); и который в самой Германии, по меньшей мере среди рабочих, произвёл сомнения и что-то вроде нечистой совести. Однако, прежде всего это был мир, которого после подписания, большей частью, сначала ещё нужно было добиться военной силой. С Брест-Литовским миром Германия поступилась шансом настоящего и полного высвобождения своих военных сил с Восточного фронта. По меньшей мере по этой причине Брест-Литовский мир должен был бы жёстко обсуждаться, собственно, и в самой Германии. В реалистично мыслящей стране в том положении, что была Германия в 1918 году, нашлись бы ответственные люди, которые стали бы предлагать противнику умеренный и приемлемый для него мир на Востоке, поскольку только так Германия могла получить для Запада все свои военные силы. Таких людей не нашлось. Только рабочие Берлина и нескольких других больших городов в конце января бастовали в течение недели из протеста против того, что они рассматривали как избыточное продолжение войны и неприкрытое желание порабощения, – забастовка, которая оказывает честь их политическому суждению. Однако они остались без вождей. Социал-демократические вожди партии позаботились о том, чтобы забастовка была срочно прекращена, и спустя шесть недель воздержались при голосовании в рейхстаге о ратификации Брест-Литовского мира.
Так что драма Брест-Литовска разыгрывалась не в Берлине и не в самом Брест-Литовске, где велись только фиктивные переговоры и произносились речи на публику, а в Политбюро в Петрограде. Оказавшись перед всей чудовищностью германских условий мира, большевистская партия и правительство раскололись по вопросу "Война или мир".
Ленин твёрдо решил принять мир – любой мир. Троцкий был за то, чтобы провозгласить "ни мира, ни войны", выиграть время, агитировать и поставить на революцию в Германии. Третья группа Политбюро во главе с Бухариным, была за то, чтобы возобновить войну против Германии. Исход до последнего момента не был предопределён. При решающем голосовании на Политбюро Ленин победил, в конце концов, только семью голосами против шести, при этом голос Троцкого, решивший исход голосования, не был определённым до последнего мгновения. Имеет смысл поразмышлять некоторое время о том, как бы дальше пошли дела, если бы Троцкий в конце отдал свой голос не Ленину, а Бухарину. Ленин был бы затем смещён и, возможно, ликвидирован. С того времени он был бы в коммунистической исторической легенде настолько же предан поруганию, как сегодня Троцкий. Под управлением Троцкого и Бухарина большевистская Россия возобновила бы войну против Германии.