У этой политики была своя логика: нужен был ужасающий образ большевистского правительства в Москве, чтобы затем в областях, которые хотели от России отделиться, иметь возможность представать в качестве избавителей от этого ужаса. Однако у неё также имелись свои внутренние трудности и противоречия. Неожиданно всё больше и больше втягивались в сотрудничество с "белыми" в начинавшейся русской гражданской войне – в то время, как всё же "белые" требовались только в случае необходимости в окраинных государствах, в самой же России, напротив, как и прежде, нуждались в "красных".
Эти противоречия обострились в июле и августе 1918 года. С одной стороны, преемник Троцкого, новый русский министр иностранных дел Чичерин (тот самый, что спустя четыре года заключил знаменитый договор в Рапалло) предложил формальный союз с большевистской Россией против Антанты и поддерживаемой ими белой контрреволюции. С другой стороны, новый германский посол в Москве, Хельферих (его предшественник был убит антибольшевистскими силами) ратовал за радикальное изменение германской политики: антибольшевизм по всей линии, союз с белой контрреволюцией, в самом худшем случае отказ от некоторых завоеваний, и затем – что подразумевалось – установление совместной с Антантой политики в отношении России, которая тогда определялась как раз интервенцией в пользу белой контрреволюции. Когда размышляешь о том, что в июле 1918 года поражение Германии на Западе открыто давало о себе знать и что немцам теперь, собственно, следовало приложить все усилия к тому, чтобы найти общие моменты с Антантой, на которых возможно позже построить компромиссный мир, то тогда предложение Хельфериха представляется достаточно очевидным, а, впрочем, и маккиавельским, как он, возможно, и имел в виду. Потому что в действительности в основе было, пожалуй, определённое инстинктивное эмоциональное нерасположение по отношению к этой связи с большевиками. Однако именно она находила сильный отзыв в Германии – у Людендорфа, а также у самого кайзера. В один момент, в конце июля, казалось, что изменение германской политики в сторону радикального антибольшевизма стоит у дверей – и тем самым конфигурация последующей холодной войны: германский союз с Западом и русской контрреволюцией под знаком антибольшевистского крестового похода. На этот раз всё же дело до этого не дошло. Старая концепция германо-большевистского сотрудничества снова вступала в противоречие. Хельферих был отозван, и в августе Германия заключила с Чичериным дополнительный договор к Брест-Литовскому миру, который хотя и санкционировал все территориальные завоевания Германии с Брест-Литовска, однако за это в тайном дополнительном протоколе обещал большевистскому правительству помощь германскими войсками для изгнания войск интервентов Антанты (и тем самым опосредствованно также для гражданской войны, в которую эти войска Антанты вступили). Германо-большевистский прагматический союз, в котором каждая сторона использовала другую сторону и считала её за дураков, был воссоздан, и большевистский режим преодолел свой первый и самый тяжёлый кризис. Какая драма, какие рвущие нервы конфликты, что за безумные видения, надежды и страхи – и что за адовы времена для соответствующих народов, к примеру, украинцев, которые между белыми и красными и между Германией и Россией бросались туда и сюда, и снова и снова перемалывались всеми ужасными мельницами войны и гражданской войны! И всё же, пожалуй, всё, как дым, унесённый ветром, как привидение, в конечном счёте с полным основанием забыто. Потому что всё ведь в конце концов (по меньшей мере что касается Германии) свелось к героической богатырской глупой выходке, подобной гигантской шалости, в которой единственное, что действительно имело значение, это распыление пятидесяти дивизий, которых не хватало на Западе.