Всё это было известно: военному руководству в деталях; политическому руководству, во всяком случае, в общих чертах. Это не было неожиданностью.
Выводы явствовали с настоятельной необходимостью. С военной стороны следовало вводить в действие ещё оставшиеся оборонительные силы как можно более экономно, чтобы ещё какое-то время оставаться способными бороться и тем самым быть договороспособными. Это значило, что нужен более короткий Западный фронт и был резерв для потенциального Южного фронта. Политически следовало самим с твёрдой решимостью оговорить неизбежные минимальные последствия поражения, чтобы возможно ещё отвести максимальные последствия. Это значило, что то, что теперь в любом случае было утрачено, следовало добровольно оставить противнику, чтобы его, так сказать, насытить и его мотивы к продолжению борьбы за далеко идущие цели по возможности ослабить.
Выражаясь напрямую: равным образом по военным и по политическим причинам следовало как можно быстрее отступить из Франции, Бельгии и Люксембурга, и лучше всего также и из Эльзаса-Лотарингии. Можно было затем предложить переговоры о репарациях, восточном вопросе и разоружении, имея ещё не побеждённую армию, стоящую за Рейном и сильно укреплённой границей Германии. По меньшей мере для Англии и Франции было бы очень трудно отклонить такие переговоры, поскольку тем самым они достигли бы своих значительных военных целей, и единственная альтернатива состояла бы в том, чтобы ещё раз пожертвовать жизнями сотен тысяч молодых людей в наступлении на земле Германии против всё ещё невредимой немецкой армии. Вряд ли они смогли бы произвести "округление" Польши за счёт Пруссии или совершить антимонархический крестовый поход в духе президента Вильсона. В остальном же тогда германская армия стояла бы, всё ещё непобеждённой, на одном фронте, который вряд ли был бы наполовину столь же длинным, как Западный фронт по Франции и Бельгии; даже резервы для защиты Южной Германии, если бы они стали необходимы, таким образом ещё можно было бы свободно получить.
Невозможно доказать, что таким образом в действительности мог бы быть достигнут приемлемый компромиссный мир. "Могло бы" и "если бы" никогда не дают доказательств. Однако, пожалуй, это был доказуемо единственный шанс, который ещё оставался для этого в начале лета 1918 года. А время не терпело: требуемая операция отвода войск была не менее трудной и сложной, чем создание крупного наступления, оно требовало скорее месяцев, чем недель. И следовало использовать время, когда слава (и боевой дух) германской армии ещё были целы и невредимы, а у противника ещё не было ощущения того, что он и без того победил и ему не требуется больше ничего предпринимать.
Также требовалось время для внутриполитического разъяснения и перемены настроения собственного народа – несомненно, затруднительная задача после трёх с половиной лет официального приукрашивания и пропаганды победного мира. Была ли она вообще разрешима? Отрезвление было бы несомненно болезненным, шок тяжёлым, наверняка возникла бы опасность паники. С другой стороны, правда является горьким, но и укрепляющим лекарством, и люди в целом не впадают в панику, когда им представляют ясный, убедительный план. Отказ от завоеваний и переход к чистой защите страны стал бы в 1918 году даже популярным у большей части народа, по меньшей мере у рабочих. Упорная окончательная борьба за ограничение поражения и приемлемый мир в начале лета 1918 года ещё вдохновила бы всех. (В октябре 1918 года пробовали вместо этого вдохновить немцев на бессмысленное продолжение борьбы и продолжение смертей в уже официально проигранной войне. И это никого не убедило).
То, отчего всё потерпело неудачу, не были ни военные, ни внутриполитические соображения: такие размышления не были вообще представлены. Это было чисто психологическое препятствие в собственной груди ответственных людей, что не делает им чести: внутренняя неспособность осознать истинное положение и признаться самим себе в провале собственных планов. Гораздо легче просто продолжать, как если бы ничего не произошло! К тому же ведь ничего и не произошло, так сказать. Вспоминается история о кровельщике, который падает вниз с крыши небоскрёба и на половине высоты кричит своим коллегам: "До этого момента у меня всё идёт отлично!" Поражение Германии в 1918 году свершилось в три отчётливо отделённых друг от друга фазы. Первая длилась с конца апреля до середины июля. В это время ни противник, ни массы немецкого народа не знали, что пробил час, а германское руководство, которое это могло бы и должно было бы знать, предпочитало лгать самому себе. Это было время непростительных упущений.