Брат Макарий, приложив руку к груди, почтительно поклонился.
– И ты, брат, пришелся мне по сердцу.
Они упали друг другу в объятия. Кася, увидев это, вмиг последовала их примеру и очутилась в объятиях эконома.
– Расскажу тебе, брат мой, еще одну вещь. От умных людей я слышал, что в Тенчинском замке иезуиты такие странные штучки вытворяют с пани Фирлеевой. Я хочу сорвать их замыслы, подстроить им одну штуку. Но это вторая тайна, ты больше никому о ней не говори, потому что отцам-иезуитам каждый охотно подложил бы свинью, и меня могут опередить. А я задумал неплохое дело, но подробности рассказывать еще нельзя.
– Первый раз слышу об этом, – удивился брат Макарий, – правда, я здешних мест почти не знаю, и это обстоятельство как-то прошло мимо моего внимания. Желаю тебе успешно осуществить задуманное, потому что нет ничего приятнее видеть дурацкое выражение на лице иезуита, который попал впросак. Я готов прочитать несколько лишних молитв за успех такого дела.
– Небеса воздадут тебе за это; там по горло сыты жульническими проделками отцов-иезуитов, пачкающих наше доброе имя.
– Ну, прощай, брат!
– Прощай! Пусть на пути твоем не будет камней и ухабов.
Квестари еще раз упали в объятия друг друга и нежно расцеловались.
– Ну, Кася, раз мы так приятно начали наш tri-vium,[37] будем продвигаться вперед в науке. В ветхом завете Экклезиаст говорит, что всему свое время: и объятиям, и расставанию. Разве я не молод и мое время не пришло? – сказал францисканец.
Кася привела в порядок платье, съехавшее с плеч, потрепала эконома по щеке и не без сожаления сказала:
– Все хорошее скоро кончается. Жаль, что я не повстречала тебя раньше преподобного отца-францисканца. Теперь, однако, я должна получить то, что он мне обещал.
– Постой, постой, Касенька, – воскликнул брат Макарий, – наконец-то я вспомнил, где я тебя видел, душенька моя!
– И я тебя хорошо помню. Ты – та самая бездонная бочка, пугало моего отца, уважаемого корчмаря Матеуша.
– Вот это я и хотел сказать, ловкая девица; предвижу, что ты далеко пойдешь.
– Ну, вы не особенно нежничайте, а то у меня слезы текут в три ручья, как на страстную неделю. А мы должны избегать печали, ибо она не украшает нас. Ну, а теперь – в путь, – проговорил францисканец.
– Прощайте, – помахала рукой Кася и послала воздушный поцелуй эконому, который заговорщически подмигнул ей и лихо подкрутил ус.
Итак, они разошлись в разные стороны. Пройдя несколько десятков шагов, брат Макарий оглянулся, но уже не увидел на дороге ни францисканца, ни Каси. Они, вероятно, опять скрылись в кустах, чтобы погрузиться в изучение природы.
– Ну и девка, – вздохнул умильно эконом, – кровь с молоком.
– Вот видишь, болван, теперь тебе будет легче на суку болтаться.
Квестарь влез на коня, потому что дорога была разбита и приходилось идти по щиколотку в пыли. Они продвигались не спеша, понемногу начало припекать солнце, и жара так донимала их, что они очень скоро устали.
В полдень квестарь выбрал липу поразвесистее, и под ее ветвями они устроили привал. Гудели пчелы, с лугов доносился медвяный запах нагретых солнцем цветов и трав. Брат Макарий растянулся под деревом и, заложив руки за голову, уснул. Время от времени он сгонял с лица докучавших ему оводов и сердито ворчал, посылая эти божьи создания ко всем чертям. А эконом никак не мог забыть Каси. Он то и дело вскакивал, всматривался вдаль и так громко стонал, что квестарь, которому эконом мешал спать, выругал его. Через некоторое время, пользуясь тем, что квестарь уснул, эконом украдкой встал и скрылся в том направлении, откуда они пришли.
Когда брат Макарий проснулся, эконома и след простыл. Хуже того, вместе с пленником пропал и конь, остался лишь мешок, к счастью, нетронутый. Квестарь задумался над изменчивостью дружбы и поклялся, что эконом не минует его рук, но, торопясь по более важным делам, перестал заниматься анализом событий и подбирать точные определения, характеризующие поступок своего спутника; он взвалил мешок на плечи и двинулся пешком в Тенчин.
К вечеру брат Макарий добрался до слободы.
Около замка шум царил необычайный; дворовые следили за тем, чтобы крестьяне закончили работу до захода солнца. В воздухе мелькали плетки, сыпались ругательства и стоны крепостных сливались со щебетаньем ласточек, носившихся между домами. Брат Макарий, делая вид, что собирает милостыню, прошел через калитку в стене, окружавшей слободу. Стражники хохотали до упаду при виде сгорбленного и покрытого пылью квестаря, едва передвигавшего ноги по выложенной камнем мостовой.
– Немного ты унесешь, поп, – кричали ему вслед, – ищи поскорее местечко, где могилу вырыть. Послушай нас, святой человек!
Брат Макарий разводил руками, тяжело дышал и в знак крайней усталости закрывал глаза. Кто-то бросил в него комок глины, кто-то запустил палкой. Квестарь, потешно задрав рясу, побежал, выкрикивая на ходу:
– Ай-ай, люди добрые, что вы делаете?
А вслед ему несся громкий смех стражи да летели словечки, которые обычно отпускают всадники, гарцуя на виду у неприятеля перед боем.
Брат Макарий благополучно миновал виноградники, покрывавшие южный склон холма, и добрался до сторожевой башни. На подъемном мосту сидели алебардщики и играли в кости.
– Эй ты, дьявольское отродье, куда прешь? – закричал кто-то из них, когда квестарь с невинным видом попытался пройти.
Брат Макарий остановился и торжественно благословил стражников.
– Да сопутствует вам счастье в этой игре. Пусть печется о вас святой Мирабон, покровитель игры в кости и других увеселений.
– Ты нам голову не морочь, скажи-ка лучше, что ты тут делаешь?
– Что за бросок! – воскликнул квестарь, подходя к игрокам. – Семнадцать очков! Ведь дурак так не бросит.
Толстый солдат посмотрел на квестаря более дружелюбно, сгреб выигрыш и бросил ему монету. Брат Макарий поймал на лету, дыхнул на нее и спрятал за пазуху.
– Теперь я сел бы играть хоть с самим всемилостивым королем, – хвастливо сказал он. – Подаяние с выигрыша приносит верное счастье.
– Ты зубы не заговаривай, поп, скажи, куда лезешь. Смотри, а то быстро с моим кулаком познакомишься! – сердито закричал один из солдат.
Квестарь сделал вид, что не слышит того, что говорит вспыльчивый стражник, и улыбнулся толстяку.
– Может бросим разок? У меня денег немного, но кое-чем поживиться сможешь.
– А не жаль тебе будет с мешком расстаться? – засмеялся кто-то из охраны.
– Проиграть в кости таким хорошим игрокам никогда не жаль. Ученье большего стоит, в другом месте восполню потерю. Мать моя, женщина удивительно разумная, учила меня с колыбели: «Играй, сынок, лишь с тем, кто играет либо лучше, либо хуже тебя. Если лучшему игроку проиграешь, научишься выигрывать. Если у худшего выиграешь, кошелек набьешь. Не играй с равными: тогда результат неверный и никакой выгоды в игре не будет».
– Я тоже так считаю. Видно, смышленая была у тебя мать. А кстати, она не в королевском ли обозе бывала, не у обозников ли ума-то набралась?
– Возможно. Как мне известно, она побывала на войне со шведами и там, наверное, многое узнала.
– Сразу видно, – кивнул головой толстяк. – Только у солдат жизнь идет с толком. Ты, поп, мне нравишься, и, если хочешь, мы сможем до темноты разок-другой переброситься в кости.
– Пусть сначала скажет, откуда он тут выискался, – настаивал недоверчивый стражник.
– Сиди и помалкивай, – огрызнулся толстяк. – Получить хорошего товарища дороже, чем прозябать в замке. Ну, поп, твоя очередь.
Квестарь взял кости, перемешал и бросил на каменную плиту. Все наклонились над ними, интересуясь результатом.
– Девять! – радостно воскликнул толстяк, подсчитав по пальцам. – Неважно получилось, почтенный!