— Будь я командующим, посек бы все это быдло пулеметами, — процедил поручик. — Хотя наши политики думают, вероятно, об обратном десантировании. Только ничего не выйдет: не соберем мы эту скотину, а та, что силой поведем на поводу, нам в спину стрелять начнет.
— Под моим началом вы не долго бы прослужили.
— Надеюсь.
— Молчать! — гаркнул Белопольский. — Распустились! Недалеко от своих солдат ушли, — и он полез в тамбур.
— Чего раскричался этот рамолик? — спросил второй.
— Сиятельства без сияния, генералы без армии, — ответил зло первый. — Просрали Россию, проднскутировали, мать их так!..
Тут их состав догнал другой поезд. Молодой поручик в ремнях (он оказался начальствующим над ранеными и медперсоналом) вновь пробежал вдоль вагонов с сообщением: поезд, прибывший только что, имеет первостепенное значение и посему будет отправлен сразу же, а затем наступит их очередь. Солдаты с крыш и из тамбуров, легкораненые из вагонов покатились, как горох из прорванного мешка, — угрожая оружием, подхватили поручика, враз потерявшего выправку и значительность, и поволокли его к начальнику станции. И лишь бронепоезд «Русь», приползший на Бельбек следом, восстановил порядок военной силой.
Из-за блиндированной двери показался подполковник. Он попытался было объяснить нечто, но, увидев орущую толпу, подступающую к самым площадкам, махнул рукой и распорядился дать для острастки очередь поверх голов из двух пулеметов... Никто так и не узнал, кто ехал в том срочном поезде: ни один человек не сошел на станции, не появился в тамбуре, даже не выглянул в глухо зашторенное окно. Таинственный состав тут же снялся и, влекомый двумя паровозами, исчез в голубой дали, пронизанной теплыми испарениями, поднимающимися от согретой солнцем земли. Следом, плавно и совершенно бесшумно тронув с места, отплыл от станции и растворился бронепоезд.
К вечеру поезд дотащился до станции Инкерман. Севастополь был рядом. Но и тут их ждала беда. Путь оказался занят: на рельсах лежали искореженные и опрокинутые платформы бронепоезда. Пассажиры поспешно выгружались. Вагон опустел, словно по приказу или по мановению волшебной палочки.
Вдоль железнодорожного полотна на откосах и на насыпях стояли люди с вещами, солдаты с винтовками, раненые — кто мог сам вылезти и передвигаться. В темноте белели бинты. Гудели встревоженные голоса: «А теперь как?» — «Куда иттить?» — «Пробка». — «Кто такую громаду срушил?» — «Снаряд большевики, грят, пустили». — «Снаряд?! Возьмешь ее снарядом! Не иначе, бонба!» — «Сам ты бонба! Фугас партизаны заложили — стрелочник рассказывал». — «Что поделаешь, господа. Один выход — пешком». — «А сколько до Севастополя?» — «Верст восемь с гаком наберется». — «Да как идти столько? Может, власти распорядятся хоть телеги подать?» — «Какие телеги?! Нас наверняка впереди составы ждут». — «Как же! Знаем эти власти — они уж на кораблики сели!»
Толпа вытягивалась в колонну. Передние, подхватив самое необходимое (вот когда произошла безжалостная сортировка вещей), зашагали по шпалам. Николай Вадимович, решительно бросив чемодан и корзину, взвалил на плечо кофр, оставив отцу саквояж с самым ценным. Идти было неудобно, тяжело, ноги никак не желали приспосабливаться к шпалам — шаг получался то семенящий, то утомительно длинный. Скоро они оба выбились из сил совершенно.
— Любезный! — окликнул Николай Вадимович идущего рядом низкорослого бородатого ефрейтора. — Не поможешь ли нам с вещичками? За плату, разумеется.
— За счастье почту, — осклабился солдат, и было непонятно, издевается он или вправду готов оказать услугу. — А чем заплатите, добрый барин?
— Ну... Договоримся. Портсигар вот отдам. Золотой!
— Это можно. Чемодан, так и быть, поднесу, — поплевав на ладони, он кинул тяжелый кофр на спину, крякнул, сказал: — Тяжел погребок. Добра, знать, много. А и вы не отставайте, — и зашагал вперед.
— Фамилия-то твоя как, солдат?
— А зачем вам мое фамилие?
— Отвечай, раз спрашивают, — тяжело дыша, буркнул старый князь.
— Господи! Никак генерал? — разглядев, ужаснулся солдат, сбрасывая кофр на землю. — Виноват, ваше высок-бродь! — гаркнул он, вытянувшись, и опять Николаю Вадимовичу показалось, что он издевается. — Какое фамилие могет буть у солдата?! Номер полка, роты да взвода — вот наше фамилие.
— Хорошо, хорошо, любезный, — помягчел Белопольский. — Не обидим, не сомневайся, служба.
— А обидеть меня боле и не можно, ваш-сс-бродь! — Ефрейтор поднял кофр и пошел по шпалам.
Вскоре они потеряли его в толпе.
А на подходе к тоннелю нагнала их воинская часть с обозами, и два потока устремились под скалу. В тоннеле гулко звучали голоса, шаги, топот коней, ржание, ощущалось присутствие сотен, может, и тысяч людей, которые чуть не на ощупь двигались вперед, сжатые каменными стенами. Толпа в тоннеле густела, спрессовывалась и походила на поток остывшего металла, льющегося из сталеплавильной печи. Шли плечо в плечо, бок о бок. Потерявшие сознание не падали. Их, как топляки, нес поток. Воздух сгущался, становился плотным и влажным. Николай Вадимович с помощью какого-то человека, бредущего рядом, почти нес старого князя. Казалось, тоннель нескончаем и им не суждено выбраться из-под скал. Внезапно точно слабый ветерок подул. Пахнуло морем. Свежая струя ночного воздуха ворвалась в подземелье. Толпа качнулась и двинулась быстрее. Кто-то там, впереди, уже выходил на поверхность. И сразу послышались голоса, стоны, крики, точно людей расколдовали, разрешили им чувствовать, страдать, жаловаться. Упала женщина. Заорала истошно: «Спаси-те! Люди!» На нее упало еще несколько человек, но лавина катилась вперед. Под ногами стонали, стараясь встать, и боролись за жизнь те, кого топтали сотни сапог.