У Андрея похолодело сердце. Он заглянул в свой номер. Номер оказался, как он и предполагал, пустым. Через разбитое окно порывами задувал ветер, отбрасывал занавеску, гонял по полу сор. Андрей заглянул под кровать — там лежал прежде его чемодан и портплед, — но и их, конечно, не было, украли, сволочи. Он выпрямился и чуть не упал, поскользнувшись на зловонной куче, прикрытой разбросанными повсюду фотографиями его, князя Белопольского, семейства, что он все годы войны таскал за собой... Сжав зубы, Андрей вытер сапоги занавеской, плюнул от омерзения и вышел в коридор.
Вокруг царила настораживающая тишина. Он двинулся коридором, резко распахивая ногой двери в номера — одну за другой, не отдавая себе отчета в том, что делает, что еще хочет увидеть в гостинице. В последнем по этажу большом угловом номере он заметил женщину, сидящую вполоборота к окну и спокойно взирающую на море. Профиль женщины, породистый, аристократический, показался Андрею прекрасным, возраст — неопределенным, от тридцати до пятидесяти. И лишь приблизившись, Андрей понял, что перед ним старуха. Она медленно повернулась всем корпусом в его сторону, спросила равнодушно:
— Что вам, капитан? — Взгляд ее голубых, почти бесцветных глаз был печален и беззащитен. — Если пришли грабить, вы опоздали, compris?
— Нет, нет, ради бога, — воскликнул Андрей. — Успокойтесь, madame, пожалуйста, я умоляю вас! Но что здесь произошло?
— Все погибли.
— Кто?
— Казаки. Я хочу умереть! Убейте меня, капитан! Зачем жить мне, старухе? — Она беззвучно зарыдала.
Андрей стоял как потерянный, во власти внезапно охватившего его чувства жалости и восхищения старухой, сострадания к ее горю и ее желанию уйти из жизни.
— Разрешите представиться, madame? — спросил он, снимая фуражку и тщетно стараясь проглотить ком, застрявший в горле, — Белопольский, Андрей Николаевич.
— Кульчицкая, Мария Федоровна. Жена... Нет, вдова, — поправилась она. — Вдова генерал-лейтенанта Кульчицкого, мир его праху. А вы из петербургских Белопольских, капитан?
— Так точно, madame.
— Знавала я одного Белопольского — Вадима Николаевича. Достойный человек и генерал.
— Это дед мой, madame.
— Рада... Андрей Николаевич, — сказала старуха. — Вижу, кресты. Достойно воевал... Вот и познакомились, значит. Не приведи господь пожелать знакомство в такое время и врагам. А твои где все? Простите, обмолвилась.
— Пожалуйста, madame!.. Вы... похожи на мою бабушку. Простите.
— Все мы похожи друг на друга, старые офицерши. Все в казармах да в казармах — не во дворцах, не на паркетах... И вот финал. Мой-то Антон Петрович не на поле брани голову сложил — un salaud[14] в него пулей выстрелил.
— И я своих всех растерял. — Голос выдал его тоску и растерянность. — А у вас остался хоть кто-нибудь?
— Сама не знаю, дружок. Сын был — умер от тифа в Новороссийске. А семья его, жена да две девочки, уехала. Не то в Турцию, не то в Грецию. А ты, Андрей Николаевич? Уезжаешь?
— Не знаю. — Андрей точно очнулся: все, что происходило с ним здесь, было невыносимо ему, всегда далекому от человеческих проблем, радостей, горестей.
— То-то, не знаешь, — наставительно сказала старуха. — Думаешь, просто с родной землей расставаться?! Чужие страны, и ты повсюду чужой, на каждом шагу ощущать станешь. А сколько так? Всю жизнь! Моя-то свечка коптит и гаснет, твоей стоять.
Андрей понял, о какой «свечке» говорит старуха. Вся муть прошедших двух дней выплеснулась откуда-то, злость захватила его. Он усмехнулся:
— Что ж вы, madame, с большевичками рекомендуете побрататься? Для меня у них суд короток: пострелял я их достаточно.
— Как я могу тебе советовать, голубчик! Я и себе ничего присоветовать не могу. Сколько часов просидела тут... Был бы револьвер, легла бы рядом с мужем — и все сомнения.
— И я! — вырвалось у Андрея. — Не хочу ничего! Свои своих стреляют, друзья изменяют, начальники предают. Разве осталось в этом мире святое?
— Бог! — просто сказала генеральша Кульчицкая. — Бог всегда с нами. Он осуждает тех, кто помыслит руки на себя накладывать. Он видит! И получается, mon ange! — быть нам вместе. Может, поможем друг другу по пути- то на Голгофу. Вот. Что скажешь, Андрей Николаевич?
— C’esl trop lard, madame!..[15] Корабли погружены.
— А и не угадал! Есть у меня два пропуска, мой и мужнин, — всего и осталось от нажитого! — на корабль, что «Днепр» называется. Да ты сам себя определи. Захочешь старухе помочь — как недавно уговаривал! — сообща в путешествие направимся. А нет — и мне тут, видно, умирать. Одна не стронусь, не смогу. Да и не хочу, если правду сказать...