Выбрать главу

...Тяжко, с надрывом стучала корабельная машина. Большой транспорт «Надежда», который позднее других задержался на севастопольском рейде из-за неисправности машины, в одиночку пересекал Черное море. Транспорт был старый, расхлябанный, с черными, прокопченными трубами и облупившейся краской по бортам и надстройкам. Древний, перегруженный, покосившийся на правый борт, он казался инвалидом, у которого правая нога была короче левой.

Вонючий трюм, как огромный сарай, пол и стены которого были липкими от сулемы, был переполнен гражданскими и военными, ранеными и больными. Проходы между рядами минимальные — только ногу поставить. «Плавучая Россия», — образно сказал про это скопище людей кто-то. И, как всегда, как в любых условиях, эта «Россия» философствовала, дискутировала, утверждала и ниспровергала — несмотря на скученность, отсутствие продуктов, ограничение пресной воды, антисанитарию и морскую болезнь. Кружки спорящих то и дело возникали по всему трюму. Страсти кипели. Споры кончались скандалами, взаимными оскорблениями и потасовками, к которым все уже привыкли.

Кормовой трюм, поменьше, тоже был заполнен беженцами. Иногда оттуда приходили поискать знакомых, расспросить о родственниках, посоветоваться. Там «жили» еще тесней, имелись тифозные. На верхней палубе мерзли кадеты. На носу — казаки из неведомого конвоя. И только в немногочисленных каютах и пассажирском салоне не испытывало неудобств высшее начальство. Незыблемыми, точно царский трон, казались малиновые диваны, холодным хрустальным светом отливали туго крахмальные скатерти на столах. Расторопные вестовые споро приносили еду и вино, забирали грязную посуду. Вечером пожилые генералы и сенатор, похожий на мумифицированный труп, собирались здесь за преферансом, лениво шлепали картами, заказывая игру с явным занижением. Кто были эти люди, которые ехали в пристойных каютах и собирались в салоне, которые ели и пили, когда им захочется? Ведь внизу на повлажневших, худых соломенных матрацах, а то и на собственном пальто или шинели отправлялись в путешествие те, кто ни чинами, ни дворянским своим происхождением, ни богатством не отличались от тех счастливцев, что по воле судьбы или каких-то там неведомых сил оказались в полном смысле на верху жизненной лестницы. Тема эта была в трюмах предметом самых жестоких споров. Многие вчерашние властители жизни начинали ощущать уже свою неполноценность. На корабле, в море действовали ныне никому не ведомые законы. Они рождали всеобщую ярость. Она заглушала даже политические разговоры и мечты о будущем, гасила острую взаимную неприязнь...

— Пять лет войны и напряжения всех сил народа вызвали законную реакцию, — витийствовал рыжеватый господин с буйной растительностью — шевелюрой, усами и подусниками, бакенбардами, — в клетчатом пальто и закопченной рубашке с оторванным воротничком. — Люди хотели отдыхать: одеваться, есть, пить, блудить, забыв о всяких ограничениях. Это обещала им революция — пусть грядет революция! Русский охоч до новшеств, которые ему всегда привозят из-за границы!

— Позвольте, милостивый государь, — тут же вступил в разговор его оппонент, сухонький старичок с грозными глазами и большим мясистым носом в склеротических прожилках. — Наша революция-с — чисто русское изобретение: размах да кровища, огонь да топоры — разинщина, пугачевщина! В других странах и в миниатюре не повторяется то, что у нас.

— Но и союзнические правительства, представляющие правящие классы, чувствуют себя точно на вулкане... Благодаря этому и к большевикам они относятся с нескрываемой симпатией! — немедля откликнулся незаметный человек с серым, стертым, незапоминающимся лицом. — Не в такой атмосфере думать им о водворении порядка в России. Заставить их войска сражаться за нас выше сил любого правительства.

— Войска призваны выполнять приказы. И только! — твердо взял разговор на себя высокий седоватый блондин с военной выправкой, сопровождая свои слова энергичным, рубящим взмахом руки. — Это вы, господа стрюцкие, внесли в нашу армию дух советов и митингов.

— Позвольте... — начал серый человечек, но блондин строго остановил его, и тот замолчал.

— Вы, господа шпаки, штафирки, стрюцкие, развалили нашу армию. Я утверждаю! А несогласным могу доказать это при помощи оружия — любого, всегда, на любых условиях. Хоть сейчас.

— Вы, вероятно, из Петербурга? — спросил его лежавший рядом подполковник с перевязанной головой.