— Это не так, ваше высокопревосходительство! — горячо запротестовал Врангель.
— Оставим все это, — устало сказал Деникин.
Он подал руку Врангелю в знак примирения, и они неловко расцеловались, чувствуя всю фальшь и дешевую театральность этой процедуры, непонятно зачем проведенной и на кого рассчитанной. Один хотел обмануть другого, но их объяснение никому ничего не дало. Они расстались с чувством тягостной неловкости, еще более непримиримые друг к другу, чем раньше. Хорошо хоть, что встреча, начавшаяся при Романовском, заканчивалась tete-a-tete и не оставила свидетелей.
Врангель, не раз и не два проанализировав эту встречу, пришел к выводу, что он действовал не лучшим способом: непонятно почему размяк, дал провести себя «носорогу» в конечном счете.
...Врангель отложил документы, встал из-за стола, резко толкнув вертящееся кресло, и зашагал по каюте, высоко, по-цаплиному поднимая колени. «Сколько воды утекло с тех декабрьских дней, — думал он. — А недавно все было. Девятнадцатого Ставка оставила Таганрог. Паника охватила всех. Горели склады, раздавалась беспорядочная стрельба. В суматохе забыли погрузить личный состав и имущество английской миссии. Хорошо, я предложил им места в поезде. Англичане подобных услуг не забывают... Эвакуация Новочеркасска, и опять паника. Здесь-то и раздались впервые голоса, открыто требующие замены Деникина...»
Добровольческая армия срочно сводилась Деникиным в корпус под командованием Сидорина. Тылы передавались корпусу Кутепова. Функции Врангеля — организатора будущих конных формирований — оказывались весьма туманными. Практически «носорог» отстранял его от дел, изгонял из армии. В момент, столь не подходящий для сведения личных счетов, — в момент повального бегства частей с фронта, — Деникин подловил его.
Врангель не без гордости вспомнил, как десятки малознакомых людей посещали его, чтобы выразить свое огорчение и узнать подлинные причины оставления должности. Уходя из армии, он издал прощальный приказ (исполненный любимой энергичной суворовской фразеологии) и демонстративно поехал согласовывать его с Деникиным. «Многоопытный стратег» был сух, сдержан. Указав перстом на приказ, зафырчал: «Это неладно. Будто до вас, господин барон, они ничего не сделали. Армии это может показаться обидным». — «Извольте исправить, ваше превосходительство!» — Врангель решил демонстрировать полное смирение. Деникин тут же вычеркнул несколько фраз и успокоился.
Но сам он не успокоился. 25 декабря Врангель направляет Деникину очередную докладную записку, в которой прямая критика (теперь-то он может позволить себе это в полном объеме!) действий главнокомандующего и обидные даже для прапорщика поучения.
31 декабря Врангеля неожиданно посещает представитель Великобритании Мак-Киндер, дабы выяснить его позицию и перепроверить слухи о готовящемся перевороте, в результате которого Врангель должен был сменить Деникина. «Знаменательный разговор!» — записал Врангель в дневнике. И незамедлительно отреагировал новой докладной о полной непричастности к подобным слухам. «Пресимпатичный носорог» не соизволил ответить. Тем хуже для него…
Агент доносил Врангелю: генерал Слащев отошел в Крым, за перешеек. Тревожно под Новороссийском. Деникин все время говорит о готовящихся на него покушениях со стороны большевиков, самостийников, не в меру прытких генералов. Его подозрительность крайне возросла. Деникину стали известны высказывания Врангеля, что он-де «в положении классного пассажира — сидит в вагоне вместо того, чтобы воевать».
Генерал Лукомский телеграфирует Деникину 10 января 1920 года: «В последние дни в Новороссийске появились какие-то прохвосты, которые по кофейням и ресторанам распространяют слухи, что Врангель из-за личных к главнокомандующему отношений бросил армию в самый критический момент, и стараются возбудить публику против него. Эти господа ведут вредную и гибельную для дела игру, так как надо знать, что Врангель среди кадровых офицеров пользуется большой популярностью. Если кого-либо из таких господ поймают, расстреляю немедленно». Деникин отвечает, обидевшись: «Ваше сообщение в мой адрес считаю неуместным, полагаю себя вправе указать вам на это...»
Просматривая сейчас эти телеграммы, Врангель подумал, что тогда у него еще не выработалась четкая линия поведения и та полная последовательная программа, которую он вез нынче в Крым. Просто он любым способом хотел свалить Деникина, причинить ему неприятность — любую! — и старался делать это всеми доступными способами. Он не мог простить Деникину слабости, несмотря на то, что слабость была проявлена по отношению именно к нему, Врангелю. Это, конечно, была удобная позиция для себя, для самооправдания. В нее он верил все сильнее и сильнее, пока эта позиция не стала единственной, не заслонив окончательно очень простые и обыкновенные мысли о большой карьере, пришедшие чуть ли не случайно в голову вчерашнему горняку, молодому еще сравнительно офицеру, произведенному тем же Деникиным в генерал-лейтенанты...