Врангель подошел к окну, отодвинул штору, задумался. «Никому нельзя доверять, — сверлила мысль. — Все циники, дельцы, карьеристы. Кто сейчас думает о поруганной отчизне, об оскверненных знаменах? Партии, группы, лозунги... Делать левую политику правыми руками — вот что остается, единственно. Или наоборот: правую политику левыми руками. Делать так, чтобы и разницы никто не заметил...»
Врангель сел за стол и раскрыл дневник...
Глава шестая. ПОЕЗД ГЕНЕРАЛА СЛАЩЕВА
Яков Александрович Слащев редко приезжал с фронта. Но уж если приезжал — обязательно своим поездом, со штабом и охраной. У него была стойкая репутация человека прямого, безусловно храброго (не раз во главе сотни конвойцев первым шел в атаку, с винтовкой в судорожно сведенных руках, исступленно крича, лез на пулеметы), резкого и самоуправного до сумасшествия — никто никогда не мог сказать, что выкинет «генерал Яша» в следующую минуту. Его попросту все боялись — даже друзья. Выпивоха, наркоман. Семь раз ранен, издерган донельзя. От такого всего можно ожидать. Подойдет, обнимет. Подойдет — и три пули в грудь. Неврастеник. Способен расстреливать без суда и следствия.
Слащев окончил в свое время Павловское пехотное училище, служил в Финляндском лейб-гвардии полку. Войну начал в чине капитана, командовал батальоном. За боевые заслуги быстро продвигался, был произведен в полковники. Генералом стал уже в гражданскую войну. В начале осени 1919 года разбил Петлюру, прошел с боями от Киева до Одессы, оборонял Крым. Говорили, в молодости был очень похож на великого князя Михаила, брата Николая Второго. Это льстило. В молодости... Теперь он чувствовал себя стариком, прибегал к наркотикам и спирту, чтобы поддержать былую славу своей энергии, не знавшей пределов. Ему шел тридцать третий год. Целая вечность — тысячелетие! — прошла с тех пор, когда в полку появился молодой румяный офицер Слащев, тихий, скромный, старательный. Он редко участвовал в кутежах, водки не пил, очень любил сладкое. В офицерское собрание всегда приносил с собой несколько плиток шоколада. Над ним посмеивались, называли красной девицей. Тот Слащев, кажется, был убит в первый день боев с немцами. А когда родился новый, никто и не помнил. И он сам не помнил. И никогда не вспоминал. Запрещал себе вспоминать...
Состав Слащева стоял неподалеку от вокзала, в тупике. Солнце било в наглухо зашторенные окна. Вдоль вагонов прохаживались часовые. Из салона вышел командующий корпусом — проветриться, как обычно, после недельного недосыпания. В ярко-красных штанах, без мундира. Лицо землистое, измученное, редкие волосы растрепаны, голубые остекленевшие глаза выцвели. Потянулся с хрустом в костях, вдыхая свежий еще утренний воздух, — видимо, головная боль не мучила, — и спросил адъютанта, следовавшего за ним как тень:
— Ну, что у нас с утра, поручик?
— Просил аудиенции князь Белопольский, ваше превосходительство.
— Подождет, сволочь тыловая!
— Со вчера ждет.
— Белопольский... хм... А что наш капитан Белопольский?
— Сын ему, полагаю. Или брат, возможно.
— Посмотрим, чего хочет эта земская крыса...
Особоуполномоченный губернской земской управы Николай Вадимович Белопольский ехал на встречу с грозным генералом с известной опаской: разговор предстоял сложный, а миссия, которую возложили на него, представлялась обреченной на провал. И все же князь решился. В случае благоприятного исхода беседы его весьма пошатнувшиеся акции в губернских кругах значительно возрастали. Стоило рискнуть, отправляясь к волку в логово.
Начало не предвещало ничего плохого. За ним прислали генеральский автомобиль. Молодой, с румянцем на щеках, похожий на девушку, штабной офицер с нитевидными усиками проводил его в салон-вагон и любезно просил подождать.
Когда глаза Белопольского привыкли к полутьме, он с любопытством стал осматриваться. Огромный пульмановский вагон был загрязнен донельзя. За длинным столом, заставленным недопитыми бутылками и тарелками с едой, рюмками и стаканами, залитым вином, заваленным оперативными картами и оружием, спало несколько офицеров. Ковры на полу затоптаны и замусорены. На диване, поджав ноги, словно боясь испачкаться, сидел молодой офицер в черкеске — «юнкер Ничволдов», любовница Слащева — Лида, дважды, как говорили, спасшая ему жизнь. Худа, стройна, коротко стрижена. Курила, глубоко и часто затягиваясь.
Николай Вадимович поспешно встал и поклонился ей, но она не пошевелилась, не заметила, быть может. «Ничего не скажешь, пристойная обстановочка, — подумал Белопольский. — И это наши генералы! Чего же требовать от офицеров и солдат?!»