Заботу об иностранных гостях взял на себя генерал Доставалов. Собрав всех в штабе армии, генерал принялся читать лекцию по истории борьбы войск Кутепова в Северной Таврии. Врангель с лекцией не был знаком, но содержание ее представлял: боевые подвиги офицеров в духе «осваговских» писак, массовый героизм солдат, идущих в штыковые атаки за родину, поруганную большевиками, полководческий дар самого Александра Павловича — солдафона и интригана, который не раз предельно четко и примитивно формулировал свою «доктрину»: земельная реформа — для вида, виселицы для страха и через два-три месяца мы в Москве «берем под козырек».
В Мелитополе был дан ужин. Торжественная тишина, блеск погон, оголенные, точно стеариновые плечи дам, дипломатические, ничего не значащие тосты. Настроение у Врангеля оказалось испорченным еще до ужина, и теперь ощущение чего-то раздражающе-неприятного, вызывающего злость и бессилие, все более возрастало.
Настроение было испорчено и весь следующий день, когда гостей на автомобилях повезли на станцию Кронсфельд, где они осмотрели оттянутую в резерв Корниловскую дивизию, лучшую, пожалуй, часть белой армии.
...От края до края огромной утрамбованной площади выстроились войска. Красно-черные корниловцы выглядели впечатляюще. В центре каре — иконы в киоте, аналой, окруженный духовенством в блестящих на солнце, словно залитых золотом и серебром, ризах. Успокаивающе-умиротворенно звучало церковное пение.
После молебна Врангель вручил Корниловское знамя первому батальону имени генерала Корнилова полка. Дивизия отлично прошла церемониальным маршем. Настроение главнокомандующего выровнялось. На обеде в честь союзных гостей он заговорил с характерной для него самоуверенностью и напором:
— Я подымаю бокал за присутствующих здесь дорогих гостей — представителей военных миссий и печати дружественных нам держав Европы, Америки и Японии. Но прежде всего я горячо приветствую представителей нашей старой и испытанной союзницы — Франции. — Врангель, нарочито гиперболизируя, патетически играя голосом, стал перечислять все то, что сделано Францией для поддержки белого движения в России в политическом, экономическом и военном отношении, о великом значении дружбы, рожденной на полях сражений, дающей крылья орлам его армий, грудью обороняющих западную цивилизацию от большевистских варваров. Этим и заключил он свою речь: — При нашем поражении, господа, никакая сила не в состоянии будет сдержать волну красного интернационализма, который зловещим пожаром зажжет Европу и, может быть, докатится и до Нового Света.
Речь имела успех и была напечатана всеми газетами. Ночью изрядно уставших гостей усадили наконец в поезд и в сопровождении прибывшего специально к вчерашнему обеду Кривошеина отправили в Севастополь. Врангель с Шатиловым, задержавшись на станции Юшунь в частях и штабах 2-го корпуса, возвратились в Севастополь лишь к вечеру...
«Дала ли что-нибудь та поездка? — размышлял сейчас Врангель. — Принесет ли она конкретные результаты? Превратятся ли слова, речи, тосты — в пушки, танки, самолеты? В валюту, черт их побери?! Уж, конечно, не в солдат! Солдатиков, даже черномазых, они нам не дадут. Лишь броненосцы для защиты своих транспортов — на большее рассчитывать не приходится. Надо торговать. Не воевать, а торговать — в первую очередь. Продавать все, что можно, что купят. Деньги нужны на армию. Все для армии, для ее укрепления, для сохранения, в конце концов…»