Филоненко подробно останавливается на ошибочном толковании действий Скоблина и Плевицкой в день похищения, анализирует не получивший достаточного подтверждения тот факт, что они не остановились на вилле, а внезапно вернулись в город, чтобы переночевать в одном из отелей. Следствие уверяет: их тянуло на место преступления, как тянет каждого преступника туда, где он осуществил свою злую роль и совершил тяжкое правонарушение. Но факты, где факты, господа?!. Следователь Рош всеми силами поддерживает версию, что Скоблин и Плевицкая еще задолго до похищения генерала Кутепова, являлись опытными, хорошо оплачиваемыми агентами Москвы. Отсюда, мол, и обилие денег, позволяющее покупать одно за другим — и виллу, и автомашины, и придерживаться того образа жизни, который они широко демонстрировали. После похищения Кутепова их материальное положение еще более улучшилось, а Плевицкая, де, не смогла дать правдоподобное объяснение этому. Утверждается, что русская актриса все великолепно знала и всецело руководила мужем, получала и отправляла шифрованные им письма, хотя на суде она предстала перед всеми малограмотной, ограниченной, с трудом оценивающей все происходящее. Значит, опять голословное утверждение. Этого мало, чтобы решать судьбу человека...
Слово получает Марш. Обращаясь к Плевицкой, комиссар патетически восклицает: «Есть еще время, мадам Плевицкая, сказать правду. Скажите, что вы сделали с генералом Миллером? Вас умоляют об этом вдова и его сын».
Пауза. Гробовая тишина воцаряется в зале. Надежда Васильевна начинает все судорожней дышать, всхлипывает и рыдает. Вопрос Марша остается безответным. Он обращается к присяжным: «Эта женщина, которая сидит на скамье подсудимых, — изменница и предательница. Она недостойна даже вашего презрения!» — и Марш вновь подробно рассматривает разные версии исчезновения Миллера, выставленные свидетелями и защитой во время предварительного и судебного следствия. По его глубокому убеждению, единственно правильная версия — это след, по которому сознательно не пошла французская полиция, получившая приказ министра внутренних дел Дормуа, след, который из Парижа ведет в Гавр, а оттуда на борт советского судна.
Собравшиеся аплодируют. Комиссар поднимает руку: он требует тишины. Он продолжает: «Остальные версии исчезновения генерала Миллера и бегства Скоблина созданы искусственно и не имеют никаких оснований». Марш не скупится на упреки в адрес полиции.
Пытаясь утешить плачущую госпожу Миллер, Марш заканчивает свою речь такими словами: «Плевицкая не пожалела вас, мадам. Французское правосудие не пожалеет Плевицкую!»
Общие аплодисменты.
Слово предоставляется прокурору Помонти.
В своей сравнительно короткой речи прокурор указывает, что по суду совершенно безразлично, какими мотивами руководствовалась Плевицкая и Скоблин, кого они представляли на французской земле — агентов ГПУ, свою русскую разведку или немецкое гестапо. Присяжные должны вынести свое решение о вине Плевицкой (ее и только ее мы можем судить сегодня!).
По мнению прокуратуры, Плевицкая, как было доказано на процессе, является сообщницей своего мужа и ответственна перед законом... Поэтому правосудие требует для Плевицкой пожизненной каторги!
В зале точно разорвалась бомба. Невообразимый шум. Голоса и выкрики с мест сливаются в общий гомон. Громко рыдает Плевицкая. Она откидывается назад и сидит так всю остальную часть заседания, не проявляя, кажется, более никакого интереса к тому, что происходит в зале.
Защитник Филоненко в резкой форме полемизирует с Помонти. Он заявляет: как и во всяком процессе, проходящем во французском суде, и ныне не может быть речи о мщении, лишь о правосудии. Посему он обязан помочь добиться истины, чтобы восторжествовало, наконец, правосудие. Из-за этого ему придется говорить о некоторых вещах, о которых, может быть, и не следовало говорить тут — об очень резком выступлении против военных кругов русской эмиграции, без учета того, что и здесь имеются разные течения, интриги, недопустимые экстремистские представители наподобие генерала Туркула и некоторых других. Во всем этом французскому судопроизводству разобраться трудно. Во всяком случае, данное судебное разбирательство не установило истины и не доказало вины Плевицкой. Также голословны все данные о «Гаврской версии», не имеющие документальных доказательств и основанные лишь на показаниях весьма противоречивых и случайных лиц, многие из которых не внушают абсолютно никакого доверия (Туркул и его окружение, например, как и многие другие военные русские эмигранты из самых разнообразных групп, чье политическое лицо также весьма неопределенно).