— А Иван? Откуда сие знакомство?
— О, это долгая история. И опять весьма «тайная». Я взял от него часы вашего деда лишь потому, что он, упросив меня, поклялся: вам можно вполне довериться. Вы будете молчать. Давайте считать, никакого Ивана не было. Согласны? Я спокоен?
— И не нужно ни клятв, ни слов? — Ксения посмотрела серьезно. Даже с обидой.
— Не нужно.
— Благодарю за доверие. А о вас разрешается помнить? Или вы исчезнете так же таинственно, как и появились, граф Монте-Кристо?
Венделовский посерьезнел. Он выпрямился, сказал нарочито просто и спокойно, точно прочел чужие слова, текст из книги или отрывок из газетной информации:
— В нашем мире сегодня так легко потеряться, Ксения Николаевна. И столько людей уже потерялось. Но я уверен и даю в том слово: я не дам вам исчезнуть. Уверен, не дам.
— Но почему так торжественно? А если я захочу?
— У вас не будет нужды хотеть.
— Откуда я знаю? Не терплю обязательств. Ну — не знаю! Вы что, влюбились в меня?
— Простите, нет. Хотя вы — очаровательная, милая, обаятельная, покоряющая. У меня слов не хватает.
— Тогда в чем же дело? — в ее голосе прозвучало нетерпение. — Все кутеповцы стали бескорыстными рыцарями?
— Дело в том, Ксения Николаевна, что не терять вас из виду я обещал Ивану. Я не стану навязчивым. И, умоляю, не пытайте меня больше. Ни о чем, Ксения Николаевна.
— Вы не так поняли — о навязчивости, мой рыцарь... Ну да ладно! Вы сказали, что уезжаете в Берлин? И дальше? Надолго? В чем же выразится ваша забота? Впрочем — все! Кончим эту тему. Все! Пейте кофе, пожалуйста. Я долью вам горячего? И будем говорить обо всем и понемногу, согласны?
— С большой радостью, — ответил Венделовский.
— Я почему-то доверяю вам.
— Я оправдаю ваше доверие, — сказал он серьезно и ободряюще. — Располагайте мною.
— Говорите так, уезжая?
— Но я вернусь. Обязательно вернусь, Ксения Николаевна.
— Связана эта поездка с опасностью? Вы обещали только правду.
— Любая поездка теперь связана бог знает с чем...
2
Княгиня Вера Кирилловна Мещерская, в свое время принадлежавшая к высшим аристократическим кругам Петербурга и хорошо знавшая все его тайные пружины (как она говорила), сохранила необыкновенную для своих лет остроту ума. Умела сразу разгадывать человеческие характеры, хорошо понимала, кто чего стоит. Княгиня первая заметила: обстановка в доме изменилась. Ксения, казалось, пылает от ярости. Ни на грош выдержки. Метнет взгляд — выстрелит. Язык — как бритва. Что на уме, то на языке. А американка? Ничему она ее не научила. Таких никто и ничто не научит. Никогда! Но ведь разве возможно забывать другое? Дом и условия, в которых они живут, деньги, прислуга, еда — и все без счета, без мелочной проверки. Эта Пенджет была истинным кладом, посланным ей богом! Что она требовала взамен? Ничего. Даже благодарности. Ничего ей не нужно. Одно удивляло княгиню Веру: отношения Доротеи с ее отцом. Судя по всему, они отличались определенной сложностью. Отправил дочку за океан и точно отрезал: ни письма, ни телеграммы за все время. Только деньги ежемесячно, аккуратно, и не по почте, а с нарочным. Первого числа, ровно в десять утра, появлялся немолодой, коротконогий и большеголовый коренастый человек в черном (независимо от сезона) и вручал мисс Пенджет чек на парижский банк. Согласно инструкция, только Доротее. Если ее не было или она спала, вернувшись под утро и запретив будить себя, пока сама не встанет, черный человек безмолвно уходил, чтобы появиться снова в то же время завтра. Без малейшего неудовольствия, протеста. Даже выражение его тупого лица не менялось.
Случалось, ему приходилось заходить и дважды, и трижды. И всегда он был корректен, скрытен и молчалив.
Однажды, воспользовавшись благоприятным, как ей показалось, вечером (усталая американка решила отдохнуть и не выходить больше из дому), Вера Кирилловна за самоваром, у которого хлопотала сама, отослав служанку, как бы между прочим поинтересовалась, не собирается ли мистер Пенджет приехать в Париж, чтобы воочию убедиться, что его дочь...
Нехорошо выругавшись по-русски (вот она, Ксенина учеба!), Доротея ответила, что посмей он только переступить порог этого дома, она сама спустит его с лестницы головой вниз, дав хорошего пинка в зад острым каблуком. Запретная тема осталась закрытой. Никогда не возникал подобный разговор у Доротеи и с Ксенией, которая, отвечая как-то на вопрос княгини Веры, лишь зло усмехнулась: «Никак нам не избавиться от исконно русского любопытства. Когда только мы разучимся совать нос в чужие дела?..»
Было лишь одно обстоятельство, которое заставляло Веру Кирилловну терпеть подобные порядки (вернее — непорядки!) в доме, где она жила и которым как бы руководила. Это — обещание Доротея, повторенное дважды, отблагодарить «свою русскую тетушку», купив ей жилье. Ради этого жилья княгиня Вера не просто ждать — готова была все терпеть от сумасбродной американки и от не менее сумасбродной соотечественницы, которой требовалась крепкая узда. Вот два дня назад опять они поссорились (по какой причине не сказала ни одна). Целый час Вера Кирилловна, становясь то императрицей Екатериной, то «Пиковой дамой», терпеливо внушала Ксении: потерпи, потерпи и не только ради себя, но и ради ближних своих, — решается важный вопрос для всех. «Вы представляете, Ксения, о чем речь? Мы можем стать обладателями собственного жилья. Одно это удлинит нам жизнь с этой богом проклятой Франции! Заклинаю всем святым: терпите! Эта Пенджет уже поговаривает о возвращении в Штаты. Если она не захочет выполнить обещание, мы останемся на бобах. Подумайте! Трижды, четырежды подумайте, прежде чем отвечать ей. А лучше — промолчите, сотвори молитву».