— Да делайте вы все, что хотите! — вырвалось у Монкевица. — У вас все?
— Юпитер, ты почему сердишься? Договоримся, как встретиться при срочной необходимости. Где я отмщу вас? В штабе? На квартире?
— У вас же есть все мои телефоны, — Монкевиц продолжал размышлять о своем.
— Я знаю ваши мысли, Монкевиц, — неожиданно серьезно сказал вдруг Венделовский. — Вы хотите убрать меня.
— С чего вы взяли?
Видя, как волнуется полковник, Альберт Николаевич понял, что не далек от истины.
— Напрасные идеи, Николай Августович! О наших дружеских отношениях знают друзья не только в Москве, но и в Париже. Учтите. Вы ничего не добьетесь. Вместо Венделовского к вам придет кто-то другой. Так что будем лояльными по отношению друг к другу.
— Вы мне глубоко несимпатичны, Венделовский.
— Господин Венделовский: я — дворянин, полковник, учтите.
— Господин, — согласился полковник. — Пусть. Но это не меняет сути.
— И вы мне несимпатичны, представьте. Целиком и в деталях. Но какой смысл в подобных открытиях? Лично я замерз основательно, ожидая вас. Предлагаю по рюмочке перно, полковник. Не возражаете? Согреемся, поговорим о жизни. Идете?
— Считайте, и тут вы меня уговорили.
— Вот и прекрасно, полковник. Наконец, человеческий разговор. Поздравим друг друга и — в путь.
— Но вам-то известна правда о нейтрализации Кутепова?
— Возможно, — улыбнулся одними глазами Венделовский. — Разве вас это удивляет? Меня же Кутепов лично вербовал. Вспомните, как он нас обоих перепроверял в Финляндии.
— А эти двое офицеров из германского генштаба — тоже ваши люди?.. Н-да-с!.. С вами, действительно, можно работать.
— Благодарю за признание, Монкевиц. И с вами можно — свидетельствую.
Постепенно имя пропавшего генерала Кутепова стало исчезать со страниц всех европейских, в том числе и русских, газет разных политических направлений.
Миллион франков, обещанный нашедшему Александра Павловича живым или мертвым или указавшему его похитителей, остался невостребованным.
4
От денег, полученных за перевод никому не нужной книги, за вычетом всех расходов почти ничего не осталось. И все же Анохин, не желая натыкаться на знакомых в своем районе, повел Ксению в ресторан «Петроград», тот, что находился рядом с собором на рю Дарю. Он предложил спуститься в подвальное помещение, где находились собственно ресторанные залы, но Ксения решительно воспротивилась (там обычно собиралась знать, окружающие ее завсегдатаи церкви и кабака, проводящие внизу дни рождения и тризны, непременно отмечающие все юбилеи членов дома Романовых и победные даты из истории старой России).
Наверху ресторан занимал две комнаты, из которых одна являлась и магазином, и складом, вторая походила на уютную семейную столовую. Многие посетители, перекусив здесь на скорую руку, покупали в магазине «настоящую русскую еду»: черный ржаной хлеб, вологодское масло, икру и калачи, жирную сельдь, крошечные соленые огурчики — «нежинские», как они назывались когда-то дома...
И Анатолий, и Лев не любили ходить сюда: «настоящая русская еда» среди избранной публики и по-европейски вымуштрованных официантов казалась ненастоящей, искусственной.
Но сегодня Анохин решил, что слова, произнесенные им здесь, у врат главного православного храма, приобретут особый смысл и вес. Ксения не была очень набожна, но домашнее воспитание в княжеской семье наложило, конечно, особый отпечаток на се жизнь, мораль, отношение к определенным церковным догмам и заповедям. И ничто не могло поколебать этого, даже все пережитое и в Крыму, и в Константинополе, и на Балканах...
Именно тут Лев ей первой откровенно рассказал о решении вернуться домой, в Россию. О решении, принятом еще в те дни, когда Белопольская поступила на службу к художнику и он понял, что совсем не нужен ей. Анохин не поведал о желании уехать даже Грибовскому. Зачем испытывать судьбу? Может, и не выйдет ничего? Лев и не подозревал, а вот коснулось его это испытание — и оказался он обыкновенным суеверным человеком, как и многие его соотечественники-эмигранты...
Хлопоты, ожидание вызова, хождение в Советское полпредство, ответы на десятки вопросов, которые задавали ему там, длились почти всю весну.
По-настоящему теплый март внезапно сменился прохладными днями начала апреля. Подули влажные ветры с Атлантики, принесли ежедневные моросящие дожди. Температура днем не поднималась выше пятнадцати градусов. Парижане сетовали: в природе началось светопреставление. Люди забыли, как солнце выглядит. Да и существует ли еще оно, солнце? Кому светит, где?..