Оказалось, что маркетологи «Эгейского клуба» давно собирались добавить к внушительному списку развлечений интеллектуальные занятия.
И вот в начале мая Аксель вылетел в Бодрум, чтобы стать первым и единственным шахматным аниматором «Эгейского клуба». Он должен был вести индивидуальные уроки и организовывать еженедельные турниры для самых умных гостей (при условии, что наберется более двух человек в неделю).
– Это будет прекрасный эксперимент, – сказала женщина, которая взяла его на работу.
– Это будет настоящий кошмар, – заверил Аксель родителей перед посадкой на самолет.
Но оказавшись на курорте, Аксель пришел в тихий восторг. Даже такой мрачный тип, как Аксель, не мог отрицать, что «Эгейский клуб» – невероятно красивый уголок. Когда он сошел с автобуса для персонала и оглядел место своего пристанища до октября (при условии, если он выдержит так долго), то, присмотревшись, можно было различить на его лице столь редкую, ускользающую улыбку.
В живописных садах, в начале сезона красовавшихся буйством цвета, приютились десятки белых оштукатуренных домиков. Огромный бассейн посреди территории, казалось, был бесконечен; создавалось впечатление, будто его водная гладь сливается с лазурным морем. Аккуратно расчищенная от камней и сорняков дорожка вела через прекрасный сад к мирной уединенной бухте, за которой раскинулось Эгейское море, теплое, как огромная ванна. До приезда гостей этот уголок казался раем на земле. И на мгновение Аксель забыл о Франции. И о Натали…
Увы, безмятежности Акселя скоро пришел конец. Как учитель шахмат, он не принимал участия в шумных утренних командных играх у бассейна, но это была единственная поблажка. От вечернего кабаре Акселю отделаться не удалось.
– Но я же не умею петь! – протестовал он.
– Будешь открывать рот, – отрезала его начальница, менеджер отеля Шери.
И еще ему пришлось встречать гостей в аэропорту по очереди с другими гидами-аниматорами. Это было хуже всего. Поскольку Аксель оказался почти единственным гидом, кто достаточно свободно говорил по-английски и мог справиться с жалобами на пропавший багаж и непременными ругательствами, ему досталась смена во вторник и гости из Гэтвика. Идиоты, которые непременно спрашивали, где он забыл свой берет и связку луковиц. Хуже того, гиды «Эгейского клуба» носили полосатые форменные матроски…
Сибилла, единственная австрийка в «Эгейском клубе», говорила, что, если ей достанется вторничная смена в аэропорту, она немедленно уволится. Как только британцы слышали ее акцент, то сразу же отдавали ей нацистский салют.
В то утро Аксель проводил домой группу из двенадцати британцев. Не такие уж плохие ребята, хотя только в одном соответствовали стереотипу: в первый же день сгорели на солнце и остаток отпуска выглядели, будто их окунули в кипящую воду. Лишь одной гостьи Аксель избегал как огня – почтенной матроны Сони, которая, разумеется, отдыхала одна, каждое утро записывалась на двухчасовой урок шахмат и всегда пыталась задержаться подольше, чтобы поговорить с Акселем о его печальных-печальных глазах.
В вечер перед отъездом Соня уговорила бутылку страшно крепкого красного вина, что подавали за ужином, и предприняла отважное и отчаянное нападение. Когда на темной тропинке, ведущей от пул-бара к туалетам, она жадно прижалась розовым ртом к его губам, Аксель пришел в ужас и разозлился. Разозлился на самого себя. Если только такие женщины считают его привлекательным, подумал он, отдирая от груди пьяную англичанку, то неудивительно, что Натали посчитала его недостойным своей идеальной любви. Когда Соня прижалась к его лицу напудренными щеками, ему захотелось закричать: «Оставь меня в покое! Ты не Натали. Рядом с моей милой, обожаемой ланью ты похожа на тяговую кобылу».
Конечно же, он этого не сказал. Просто объяснил Соне, что политика компании запрещает связи с клиентами, как бы ему этого не хотелось. Его неопрятный сосед Жиль (последний человек, с которым Акселю хотелось бы делить комнату), теннисный инструктор, чуть не умер от смеха, когда Аксель рассказал ему, что произошло.
– Политика компании! Ха! Ну ты молодец. Надо было все-таки с ней переспать, – добавил Жиль. – Перепихнешься с такой кобылкой и в два счета забудешь свою Натали.
Но Аксель лишь сильнее ощутил боль утраты. Понял, как необъятна пропасть между его божественной возлюбленной во Франции и простыми смертными девушками, которые были бы счастливы быть с ним здесь, в Турции.
– Надо тебе трахнуться, пока все не отсохло, – подытожил Жиль. – Тебе всего-то двадцать три.
Но Аксель ни за что не стал бы трахаться. Он хотел заняться любовью с Натали или вообще больше никогда не заниматься любовью. Никогда. Нельзя осквернять память о ней, переспав с другой женщиной. С такими мыслями и хмурым лицом он и ждал прилетевших из Гэтвика в то утро: сейчас они повалят к туристическим автобусам, словно беженцы с опустошенной войной земли. Только вот туристы бледнее. И одеты хуже…