Автобусные туры вдоль побережья Норфолка не оставляли без внимания ни одной достопримечательности: ни высокой церковной башни Уинтертона, ни прекрасно отреставрированной ветряной мельницы в Хорси, ни красно-белого маяка Хапписборо. Неподалеку от него была придорожная закусочная, и несколько лет тому назад пассажиры, вышедшие из автобуса подкрепиться, частенько встречались еще с одним интересным явлением — пятилетней Джоанной Дайкс, катившей кукольную коляску по дороге, ведущей к ферме ее отца.
— Это твоя кукла, детка? — спрашивали они, обращаясь к карамельно-коричневой челке и серьезным глазам.
Ответ всегда поражал:
— Нет. Это моя маленькая сестричка.
И вопрошавшие, заглянув в коляску, видели толстенького беспородного котенка.
— Правда, она очень похожа на меня? — певуче спрашивала Джоанна, и ее собеседник, завороженный двумя парами вопрошающих глаз и двумя сложенными домиком губами, невольно соглашался.
— Бинки, она с хвостом, — добавлял тоненький голосок.
С тех пор прошло пятнадцать лет, и с самой субботы, когда она вернулась из колледжа, повсюду витал призрак той изрядно избалованной малышки. Сейчас из окна своей спальни, расположенной высоко под самой терракотовой крышей старого фермерского дома, Джоанна почти различала ребенка в белых носочках, которым была она сама, бегущего по все еще зеленым полям, расстилающимся, как она тогда считала, до самого края света.
Дороти Дайкс, ее мать, как раз высовывалась из окна. Она зашла, чтобы посмотреть, как Джоанна упаковывается, и даже добродушно предложила сделать это за нее, но получила отказ. Она вытягивала изящную шею, разглядывая что-то наверху, и вдруг…
— Мама, да что ты там делаешь? — спросила Джоанна, с изумлением глядя, как родительница вскочила на подоконник и рискованно наклонилась вперед; на фоне закатанных рукавов голубой полотняной блузки резко выделялись ее загорелые руки.
— Одна, две, три, четыре, пять, шесть… семь! — Взлохмаченная голова матери вернулась в спальню. — Это про тебя, милая? У тебя есть какая-то тайна?
В комнате вдруг стало тихо и леденяще холодно.
— Тайна? — сбивчиво выговорила Джоанна, облизывая сухие губы. С самой субботы до сегодняшнего вторника она ходила точно по канату, лишь понемногу позволяя себе с каждым днем расслабиться. И вот меньше чем через час она покинет Дайкс Лини и направится в Шотландию.
— Джо! Милая! — Мать смотрела на нее, наморщив лоб. — Ты совсем позеленела. Тебе нехорошо?
— Еще бы, когда ты вытворяешь такие штуки! — нашлась она. — Честно, мама, если бы это была я, ты бы тоже позеленела на все сорок зеленых оттенков! — Она задержала дыхание: зеленое — Ирландия — Донегал — эта тема была опасной.
Но ее мать уже смеялась.
— Да ну тебя! Иди сюда и познакомься с сорочьим семейством. Я с марта наблюдала за отцом и матерью и только неделю назад увидела деток, по тогда они не собирались все вместе, так что я не была уверена. А теперь — ты только посмотри!
Джоанна послушно вытянула шею в направлении лазурного неба и телевизионной антенны. На ней расположились две большие и пять маленьких птиц, обтекаемые и неподвижные, как реактивные самолеты на взлетной полосе. И на мгновение ей показалось, что белое и иссиня-черное оперение и длинные опущенные хвосты быстро вращаются.
Семь сорок означают секрет, который ни в коем случае нельзя открыть.
Но ты расскажешь, напомнила она себе, как только с этим будет покончено… Майлс поможет.
— Они очаровательны, — вяло ответила она и убрала голову, со смущением обнаружив, что мать все еще пристально смотрит на нее.
— Прости меня, Джо, но — что-то неладно?
— Нет, мама, — ответила Джоанна, беря в руки свитер. — Ничего. Честно.
Это сработало. Еще одно мгновение мать колебалась, затем вскочила.
— Ну что ж, хорошо. Пойду и позабочусь о средстве передвижения.
Ты же так и хотела, яростно заявила Джоанна бесхребетному существу в себе, которое внезапно почти возжаждало, чтобы его вынудили признаться.
— Не задерживайся, дорогая. Поезд отходит без пяти, — поторопила ее мать, отлично известная собственной непунктуальностью.
— Нет, я уже готова. — Сумочка? Здесь. Щетка для волос? На туалетном столике.
Туалетный столик с темно-желтыми драпировками и квадратное тройное зеркало в белой раме. Раньше оно отражало косички и гимнастический костюм, «конский хвост» и свитер. Сегодня в нем возникло желтовато-коричневое с белым кантом платье и небольшая светло-каштановая стриженая голова. «Как цветок красного дерева», — однажды сказал Майлс. «Как дела в Полинезии?» — было одним из его приветствий.