Пэр торопливо поднялся над землей и попытался дернуть веревку, которой были связаны руки брата, но пальцы проникли сквозь узлы, а материя оставалась незыблемой.
— Пэр, не суетись, успокойся, — посоветовал Данила. — У нас полно времени.
Однако не прошло и минуты, как ему пришлось признать, что в этом последнем он крупно ошибался. На улице началось движение, и в прогоне между двумя хатами мелькнули кольчуги ратников.
— Данька, я не могу ее зацепить! — в отчаянии воскликнул Пэр.
— Не психуй. Когда ты нервничаешь, у тебя все сикось-накось идет. Помнишь, как ты открыл рукой дверь? Действуй так же, поверь, никакой разницы между ремнем и деревяшкой в данном случае нет.
Возня за спиной возобновилась, но ни малейшего натяжения веревок Данила не почувствовал, зато заметил, как за плетнем, таясь от глаз «ведьмака», собиралась большая группа воинов.
— Так. Есть идея, — быстро заговорил он. — Видишь нож?
Посреди двора вместе со зловонной веткой и какими-то тряпками лежал длинный кинжал.
— Я понял! — призрак сорвался с места.
Он бежал к оружию, а Гаюнар завороженно смотрел, как полупрозрачные ступни касаются земли, как покорно ложится под ними низкая трава, как скользит рядом человеческая тень. Пэр споткнулся, упал на колено, вскакивая, подхватил клинок и кинулся назад к столбу. В этот момент в воротах появились лучники.
— Берегись! — выкрикнул Данила.
Призрак круто развернулся. Взвились будто бесовское пламя густые зеленые космы. Ветер, прятавшийся в траве и в листьях, с заливистым свистом вылетел из засады и, охотно отдавшись Возничему, ринулся на ратников. Выпушенные стрелы заплясали в лихой круговерти. Воздух стелился по земле, окунаясь в неглубокие ямки, закручивался в тугую пружину и смертоносным вихрем летел на людей. К треску ломающегося плетня примешались вопли ужаса. А Стихия подстегивала и подстегивала свою разудалую форму.
— Пэр, уйми его! — Гаюнар старался перекричать вой зарождающегося урагана.
— Мы так кого-нибудь угрохаем. Довольно!
Пэр и сам понял, что пора приструнить ретивого слугу. Он раскинул руки, как бы желая раствориться в родных струях, но контуры тела не рассеял. Натянулись незримые поводья. Ветер, сопротивляясь и завывая от возмущения, начал угасать.
Данила, увлекшийся картиной укрощения вихря, не заметил, что юноша рядом с ним зашевелился и стал медленно вставать. Блеснул кинжал, оброненный Пэром, и человек-Кочевник шагнул к Гаюнару.
— Данила!
Призрак бросился к столбу, но раньше узкий клинок врезался в тугой узел. Веревки ослабли, и пленник очутился на свободе. Затекшие ноги отказались держать тело, и, сделав единственный шаг, Данила, как подкошенный, рухнул в объятия брата.
— Ничего, это ерунда, — выговорил он, едва открыв глаза.
Но по лицу Пэра было ясно, что он придерживался другого мнения.
— У тебя руки не работают и кровь на затылке! — воскликнул призрак, принимаясь массировать одеревеневшие запястья.
Прикосновение теплой шершавой ладони привело Данилу в чувство окончательно. Он поднял голову от плеча брата и неожиданно ясно осознал, что опирается на твердое живое тело.
— Пэр! — сдавленно пробормотал он. — Что с тобой произошло, Пэр?
Восторг, страх, недоумение и радость смешались где-то внутри, готовые вырваться на волю в одно мгновение.
Призрак неуверенно улыбнулся.
— Наверное, я проснулся, Данька.
Данила поймал его за плечо, хотел обнять, но тут за спиной прозвучал незнакомый голос:
— Они вернутся, чтобы убить. Бегите.
Оба изумленно оглянулись. Молодой ратник стоял рядом, держа за удила двух боевых жеребцов.
— Вадимир? — Данила постарался как можно тверже подняться на ноги.
— Кто он? — тихо спросил Пэр.
— Тот, кто нашел место, — быстро ответил Гаюнар и вновь обратился к юноше.
— Почему нас хотят убить?
— Оборотень пришел в Проклятую Лощину. Ты похож на легенду, но ты не он… Ты прятался у окна, когда появилась Смерть… Почему я знаю тебя? — он неожиданно ясно взглянул на Данилу, затем перевел взгляд на Пэра. — И тебя я знаю…
— Так это ты был камнем на берегу моря? — воскликнул призрак. — Помнишь, ты рассказывал мне о своем друге!
— Пэр, что ты мелешь? — зашикал на него Данила.
— Он должен разрешить конфликт рассудка и памяти, — зашептал в ответ призрак.
Тревожно заржали кони. Прежде, чем обернуться на ворота, Данила уже знал, о чем предупредила Жизнь: дружина шла в бой. На сей раз каждый из ратников нес перед собой мощный остроконечный щит, кольчуги и шлемы сияли на солнце, и угрожающе гремели тяжелые мечи.
— Бежим отсюда, — скомандовал Гаюнар. — Все! Живее!
Он запрыгнул в седло, как заправский кавалерист, хотя до нынешнего дня лошадь видел вблизи лишь однажды. Вадимир мешкал.
— Ты не можешь остаться! — крикнул Пэр. — Они не примут тебя!
Юноша вставил ногу в стремя.
Грянул короткий, как залп, громогласный приказ, и из-за щитов вылетел рой каленых стрел. Человек-Кочевник вскрикнул. Пэр не долго думая затолкал его в седло и вскочил следом. Конь, почуяв кровь, взбрыкнул, но крепкая овеянная зеленой дымкой рука властно натянула узду.
— К лесу! К лесу! — Данила поднял лошадь на дыбы.
Жеребец Пэра перемахнул через плетень и пустился в галоп по пыльной дороге. Данила в свою очередь лихо проскакал по двору, выкрикивая бессвязные ничего не значащие слова, принятые дружинниками, как он и рассчитывал, за колдовские заклинания. Суеверный страх на какие-то секунды сковал людей, и Гаюнар получил возможность беспрепятственно вырваться на улицу через ворота. А когда по высохшей земле загромыхали копыта, он был уже далеко от неприятелей.
Брата Данила нагнал на опушке. Верховые ратники, облаченные в стальные доспехи, двигались медленнее, но их масса, скрытая клубами пыли, ужасала своей неотступностью.
— Данька, он ранен! — Пэр показал на юношу, между лопаток которого торчала стрела. — Призови Стихию, помоги ему!
Данила бросил взгляд на человека, до сих пор не упавшего с седла лишь благодаря призраку, и торопливо ответил:
— Он продержится еще немного. Мы должны оторваться от погони!
И первым поскакал в лес. Скоро дорога сузилась, а ветви нависли над ней так, что приходилось низко пригибаться к потным шеям лошадей. Преследователи не отставали, напротив, прекрасно знающие местность, они разделились, и теперь топот копыт и хруст сучьев слышались как позади, так и справа.
— Сворачивай с тропы! — крикнул Данила брату.
— Мы не пройдем там с лошадьми!
— Доверься мне, сворачивай!
Зов к Стихии зародился почти спонтанно. Гаюнар не успел поймать собственную мысль, а Жизнь уже вырвалась вперед. Энергия ее будто бы вдохнула сознание в беззаботный лес: густые кроны деревьев и гибкий кустарник раздвигались, пропуская беглецов сквозь непроходимые чащи, и тут же смыкались плотными сетями за их спинами. Скоро голоса и звон кольчуг ратников из станицы потерялся в лесной глуши. А кони Гаюнаров продолжали без устали мчаться через овраги и валежник, утопая в вязких лужах и разбивая копытами спокойную гладь ручьев, кроша сухие кусты и вламываясь в молодую поросль елей.
Скачка продолжалась не меньше часа, однако ни Данила, ни Пэр не заметили времени за мельканием лесных теней. Бешенная пляска их прекратилась неожиданно, когда жеребец, несущий двух всадников, на всем скаку ворвался в грязную заводь речушки и рухнул, увязнув в глубоком иле. Призрак сорвался с седла и потерялся в камышах, раненый воин упал в протоку, погрузившись в воду с головой. Гаюнар соскочил с коня и бросился на помощь. Он выволок юношу на берег и облегченно вздохнул, обнаружив, что тот не успел захлебнуться. Подлетел Пэр. Убедившись, что оторвались от преследователей окончательно, братья взялись за осмотр раненого.
Крови пролилось немного, но юноша находился без сознания, и привести его в чувство общепринятыми способами не удалось. Не дала результатов и попытка воздействовать на человека-Кочевника силой Стихии Жизни. Отписав неудачу собственной усталости, Данила ограничился оказанием первой медицинской помощи. Затем Гаюнары уложили раненого на мягком мхе в тени большой гостеприимной ели, а сами вернулись к ручью.