В одной из газет появилась тогда статья «Как мы поощряем таланты». Ее автор писал:
«Мы довели до самоубийственной дуэли Пушкина.
Мы послали под пули Лермонтова.
Мы сослали на каторжные работы Достоевского.
Мы живым закопали в полярную могилу Чернышевского.
Мы изгнали один из величайших умов — Герцена.
Мы экспатриировали Тургенева.
Мы предали анафеме и поношению Толстого.
Мы выгнали из консерватории Римского-Корсакова».
Композитор получил множество сочувственных, ободривших его писем. Их писали и видные музыканты, и любители музыки, и люди из народа. Вслед за увольнением Римского-Корсакова из солидарности к нему ушли Глазунов, Лядов, Ф. Блуменфельд, Соколов, Есипова, Вержбилович и другие видные профессора. Для многих музыкантов его мужественное поведение стало примером.
Николай Андреевич писал: «Случилось нечто невообразимое. Из Петербурга, Москвы и изо всех концов России полетели ко мне адреса и письма от всевозможных учреждений и всяких лиц, принадлежащих и не принадлежащих к музыке, — с выражением сочувствия мне и негодования на дирекцию Русского музыкального общества. Ко мне являлись депутаты от обществ и корпораций и частные лица с теми же заявлениями. Во всех газетах появились статьи, разбиравшие мой случай; дирекцию топтали в грязь, и последней приходилось очень скверно».
Членов дирекции изображали с пробками вместо голов, Бернгарда называли ничтожеством и тупицей, а он даже в суд не подал. На одной из карикатур маленькие члены дирекции играют на шарманке и дудочках, а огромный Римский-Корсаков уносит от них свои партитуры и верхнюю часть здания консерватории. Владимирские крестьяне собрали Римскому-Корсакову на бедность 2 рубля 17 копеек. «Поняли мы, что потерпели Вы за правду, за то, что не хотели слушаться незаконных приказов начальства да не хотели идти заодно с полицией. Правильно Вы поступили», — говорилось в письме группы крестьян.
Столичные журналисты были не так наивны, они знали, что автор 14 опер, в сущности, ничего не потерял, но навек опозорены те, кто поднял на него руку: «Римский-Корсаков больше не профессор. Он уже просто Римский-Корсаков».
В разгар студенческих волнений, одновременно с возрастающим революционным движением, бастующие учащиеся решили поставить своими силами оперу «Кащей Бессмертный». Сбор со спектакля предназначался семьям рабочих, погибших 9 января. Несмотря на преследования полиции, разгонявшей участников спектакля, не дававшей репетировать, даже арестовывавшей их, опера была разучена со «сказочной быстротой» — в девять дней.
При огромном стечении публики исполнение ее состоялось в театре «Пассаж», который был предоставлен консерваторцам, артисткой В. Ф. Комиссаржевской. Спектакль оказался очень интересным в идейно-художественном отношении. Руководил его постановкой и дирижировал Глазунов. Декорации и костюмы создавались под руководством художника П. Билибина. Среди студентов — участников спектакля было много талантливых, ставших потом известными деятелями музыкального искусства. Спектакль превратился в общественную манифестацию. По воспоминаниям М. Ф. Гнесина, «на спектакль явились делегации со знаменами и адресами… тут были и текстильщики, и конторщики, и маляры, и металлисты». Революционное содержание, яркое музыкальное воплощение его в опере нашло горячий отклик в публике. Слушатели без труда узнали в изображении Кащеева царства порядки современного им общества, а в образе Кащея — обобщенный образ русского царизма. По окончании оперы Римского-Корсакова чествовали как великого художника и гражданина. На спектакле присутствовал 80-летний В. В. Стасов, от души радовавшийся новому успеху русского искусства.
Ворвавшиеся на сцену по приказу генерал-губернатора городовые стали опускать железный занавес, чтобы отделить композитора от публики. Но студенты вступили с ними в борьбу. Они держали занавес руками. Публика бросилась им помогать, подставляла стулья, не давая занавесу опуститься. Спектакль показал огромную общественную роль передового искусства. А признание оперы явилось своего рода выступлением общественности в защиту композитора.
Конечно, преследования Римского-Корсакова со стороны правительства не прекратились. Его произведения запретили исполнять и в концертах, и на сцене. Однако с подъемом революции этот запрет отпал, и приказ об увольнении Римского-Корсакова потерял силу. Под давлением событий консерватория получила автономию, она перестала зависеть от РМО. Прежнего директора — трусливого — чиновника Бернгарда — сменил А. К. Глазунов, остававшийся на этом посту двадцать три года, вплоть до 1928 года. Вернулись к занятиям освобожденные из тюрьмы студенты.
Римский-Корсаков приветствовал и дальнейшее течение революции. «Время великое… старый порядок подорвался навсегда», — писал он. Он живо отозвался на известие о восстании на броненосце «Потемкин» и на репрессии царского правительства против революционных сил страны. «Вы там читаете всю правду, а мы здесь догадываемся лишь по намекам газет, какие ужасы творятся в России в настоящую минуту для обуздания и согнутия в бараний рог. А с «Князем Потемкиным» вышла штучка нечего сказать — небывалая. А все это плоды мордобития, сечения, расстреляний и повешений. Много еще всего этого будет», — писал он жене, находившейся на лечении за границей.
У композитора в это время зрел замысел оперы «Степан Разин», о вожде народного восстания. Однако осуществить этот замысел не удалось, хотя сюжет долгое время «страшно нравился» композитору. Римский-Корсаков понял, что такую оперу он никогда не увидит в театре, она не будет допущена к постановке. И оставил работу. Из материалов к опере осталась лишь инструментальная пьеса «Дубинушка». Композитор создал ее под впечатлением рабочей демонстрации^ певшей эту песню.
В декабре 1905 года было разгромлено восстание в Москве. Наступила реакция. Часть студентов подверглась арестам, некоторых из них выслали по этапу на север страны. Над самим Римским-Корсаковым нависла угроза ареста. Но он продолжал отстаивать завоеванные права учащихся, он остался верен своим взглядам.
Последняя опера Римского-Корсакова «Золотой петушок» проникнута революционными настроениями. Сатира на самодержавие заметна уже в «Сказке о царе Салтане», более резко она выступает в «Кащее Бессмертном».
Сатира на царизм заложена уже в сказке Пушкина. Однако Римский-Корсаков и его либреттист Бельский усилили и развили сатирический элемент в тексте оперы. Сохранив большую часть стихов Пушкина, они внесли в либретто черты своего времени и создали злую сатиру на Николая II и его приближенных, позорно проигравших русско-японскую войну 1904–1905 годов. Первая же сцена — торжественное заседание царской думы — раскрывает ничтожество и тупость царя Додона, царевичей и бояр. Заседание должно решить, как «концы своих владений защитить от нападений». С самыми вздорными проектами выступают царевичи. Гвидон предлагает «снять войска с границы и расставить вкруг столицы… И пока сосед на селах, нивах, пажитях веселых будет зло свое срывать, ты успеешь и поспать…». Афрон хочет и вовсе распустить «наше доблестное войско, полно пылкости геройской… А за месяц перед тем, как напасть на нас соседям, мы навстречу им поедем». Бояре лишь поддакивают им. Сами они неспособны придумать что-либо и на презрительный возглас Додона: «Дурачье!» — отвечают подобострастно: «Так точно». Как и его придворные, царь не утруждает себя мыслями и правит страной, «лежа на боку». Он смешон и нелеп в своей трусости перед врагом и в любви к Шамаханской царице, когда, повязанный женским платком, пляшет ей в угоду перед всем войском, как шут; Изображение царства Додона, фигура самого царя — меткая карикатура на самодержавие, насыщенная злободневными намеками: взаимная неприязнь членов семьи царя, неурядицы в царском доме, вражда и интриги генералов были известны всем. Издевательская сцена, когда придворные вместе с царевичами придумывают при помощи разных гадалок, как оборониться от врагов, не могла не напомнить о шарлатанах и придворных гадальщиках, предшествовавших Распутину. Поход Додона напоминал зрителю позорные события русско-японской войны. «Есть запасы?» — спрашивает царь воеводу Полкана. «На три года», — отвечает воевода. Царское правительство так же уверяло, что в крепости Порт-Артур хватит запасов на 3 года и что крепость непобедима. Между тем она была сдана врагу чуть ли не через три месяца.