— Не нервничай так.
— Нервничать? — негодующе возразила Клэр. — Чтобы я занервничала, грабителя будет маловато. Я ж сказала только, что приготовилась.
— Ну так не застрели мистера Брэддока.
— А это уж, — заявила мисс Липпет, не желая связывать себя никакими обязательствами, — а это уж как выйдет.
3. Морякам все равно
Примерно через пять часов после того, как Уиллоуби Брэд-док вышел из калитки «Сан-Рафаэля», по Вильерс-стрит прошагал молодой человек, свернул на Стренд и медленно направил свои стопы в восточном направлении. Стренд, поскольку наступил час опорожнения театров, представлял собой ревущий поток из людей и транспортных средств. Молодой человек созерцал эту бурлящую жизнью сцену одобрительным взглядом зрителя, который находит лондонскую суматоху привлекательной новинкой. Он был молодым человеком приятной наружности, но больше всего в нем поражала убогость его одежды. Оба его башмака просили каши, руки были засунуты в карманы грязных, видавших виды синих брюк, а по сторонам он поглядывал из-под полей фетровой шляпы, какую могло бы носить любое пугало, не вызвав ничьего осуждения.
Такой поразительной была его внешность, что два щеголя, покинувшие отель «Савой» и остановившиеся на тротуаре в ожидании такси, поглядели на него с болезненным неодобрением, а когда он приблизился, уставились на него в полнейшем изумлении.
— Боже мой! — сказал первый щеголь.
— Боже великий! — сказал второй.
— Ты видел, кто это?
— С. П. Шоттер! Делил кабинет с У. Брэддоком.
— Капитан футбольной команды, когда я был в выпускном классе.
— Но послушай, этого же не может быть! Так одеваться, хочу я сказать.
— Однако он одет так!
— Боже великий!
— Боже мой!
Эти двое в вопросах одежды придерживались самых суровых принципов. Сами одевавшиеся с живейшей и добросовестнейшей оглядкой на моду, они строго судили своих ближних. Впрочем, даже самый снисходительный критик не удержался бы и скорбно покачал головой, обозрев Сэма Шоттера, когда он в этот вечер шагал по Стрэнду.
Дело в том, что молодому человеку, любознательному любителю приключений, трудно сохранять элегантность, путешествуя на грузовом судне. «Араминте», которая встала у Миллуолского причала в этот день, понадобилось четырнадцать суток, чтобы пересечь Атлантический океан. Сэм рьяно вошел во многостороннюю жизнь судна в течение этого срока. Много времени он проводил в замасленном машинном отделении; помогал боцману с необходимой покраской; сопровождал старшего механика в его инспекции угольных ям; и неоднократно завоевывал симпатии утомленных кочегаров, забирая лопату и шуруя в топке. Невозможно проделывать все это и оставаться зерцалом моды.
Тем не менее он весьма удивился бы, узнав, что его наружность подверглась разносной критике, ибо он пребывал в том счастливом расположении духа, когда мужчины забывают, что у них есть наружность. Он отлично пообедал, угощая своего старинного друга Фарша Тодхантера. Он посмотрел фильму рассироплено сексапильную. А теперь, посадив Фарша в трамвай, движущийся в восточном направлении, он преисполнился той блаженной радости бытия, которая нисходит на человека, когда в мире все в самый раз. И потому, нисколько не стесняясь убогости своего экстерьера, Сэм прогуливался по Стрэнду во власти приятной иллюзии, будто купил его. Он чувствовал себя молодым помещиком, вернувшимся из дальних странствий и обозревающим фамильные владения.
И хотя по натуре он был общительным молодым человеком и любил общество себе подобных, то обстоятельство, что сейчас он был один, его не угнетало. Как ни нравился ему Фарш Тодхантер, он не грустил, что расстался с ним. Обычно увлекательнейший собеседник, в этот вечер Фарш был несколько зануден, так как все время сводил разговор на собаку своего друга, владельца пивного заведения, каковая на следующее утро должна была принять участие в собачьих бегах в Хэкни-Маршиз. Фарш, видимо, поставил на это животное все свои сбережения и, не удовольствовавшись этим, горячо уговаривал Сэма одолжить ему всю оставшуюся у него наличность, чтобы увеличить вложенный в пса капитал. И хотя Сэм без труда сохранил твердость, всегда неприятно повторять «нет, нет, нет».
Два щеголя тревожно переглянулись.
— Полный вперед, пока он нас не подоил? — сказал первый.
— Вперед абсолютно полный, — согласился второй.
Но они опоздали. Товарищ их школьных лет поравнялся с ними, чуть было не прошел мимо, но остановился, щурясь на них из-под полей этой жуткой шляпы взглядом, пронзавшим их словно кинжал, на манер человека, пытающегося определить, где он видел эти лица.
— Бейтс и Тресиддер! — наконец воскликнул Сэм. — Ах, черт!
— Привет, — сказал первый щеголь.
— Привет, — сказал второй.
— Ну-ну! — сказал Сэм.
И наступило одно из тех неловких молчаний, какие так часто сопровождают такие встречи старых школьных товарищей. Оба щеголя, тоскуя, ждали, когда наступит неизбежный миг доения, а Сэм только сейчас вспомнил, что это те два поганца, которых он in statu popullari [3] терпеть не мог. Тем не менее этикет требовал хотя бы малой толики беседы.
— Чем это вы занимались? — спросил Сэм. — Вид у вас праздничный.
— Обедали, — сказал первый щеголь.
— Банкет райкинских выпускников, — сказал второй.
— Ах да, конечно! Его же всегда устраивают в это время года, верно? И наверное, много ребят собралось?
— О да.
— И хороший обед?
— Недурной, — сказал первый щеголь.
— Неплохой, — сказал второй.
— Но речи были жуткие.
— Ужасные!
— Не понимаю, откуда они выкапывают таких субъектов!
— Да.
— Этот Брэддок!
— Ужасно.
— Да неужели старик Брэддок произнес речь? — радостно сказал Сэм. — И скверно?
— Хуже всех.
— Абсолютно.
— Этот анекдот про ирландца.
— Гнусь!
— И вся эта чушь про милую старую школу. — Ужас!
— Если хотите знать мое мнение, — сокрушительно сказал первый щеголь, — так я считаю, он допился до белых слонов.
— Под завязку, — сказал второй.
— Я следил за ним во время банкета, так он всасывал шампанское, как пылесос.
Наступило молчание.
— Ну, — сказал первый щеголь неловко, — нам пора.
— Торопимся, — сказал второй щеголь.
— У нас ужин в «Гневном сыре».
— Где-где? — спросил Сэм.
— В «Гневном сыре». Новый ночной клуб на Пэнтон-стрит. Ну, увидимся, э?
— Непременно, — сказал Сэм.
Новое молчание уже сгущалось в желе, когда подползло такси и оба щеголя с энтузиазмом прыгнули в него.
— Страшно, как человек способен опуститься, — сказал первый.
— Ужас! — сказал второй.
— Хорошо, что мы вовремя убрались.
— Да.
— Он уже созрел для дойки, — сказал первый щеголь. — Уже рот раскрыл, — сказал второй.
Сэм зашагал дальше. Хотя господа Бейтс и Тресиддер никогда не пользовались его расположением, они принадлежали к тому, что мистер Брэддок назвал бы (да и назвал не менее одиннадцати раз в своей застольной речи в этот вечер) милой старой школой, и встреча с ними приятно его взбодрила. И пока он лавировал в толпе, ощущение, что он — вельможа, посетивший свое имение после долгого отсутствия, возросло еще больше. Он озирал прохожих с веселым дружелюбием и жалел только, что недостаточно знаком с ними и не может похлопать их по спине. А когда на углу Веллингтон-стрит он наткнулся на обтрепанного вокалиста, выводившего скорбные рулады на сточной решетке, он счел личным афронтом, что подобное может происходить в его владениях. Он почувствовал, что лично ответствен за тяжкое положение этого бедняги, и пришел к выводу, что ситуация требует вельможной щедрости.