Майкл кивал, стягивая с себя мантию и механически складывая одежду у собственных ног, а Ахорн прохаживался по пустому помещению, и его тяжелые шаги отдавались у меня в сознании болезненными толчками. Я мечтал как можно быстрее попасть в объятия Арины, но дела ректорства, как обычно, мешали моему нормальному существованию. Никогда еще работа не отнимала у меня столько сил. К н и г о е д . н е т
— Приступим, — скомандовал Ахорн, как только Майкл расположился на камне алтаря, дрожа от напряжения и холода.
Я прошептал заклинание, отпирающее тайник, и достал оружие, которое никогда прежде не держал в руках. Как ректору, мне открывались многие тайны Храма, и я редко ими пользовался, но сейчас я не мог не радоваться тому, что именно мне предстоит сделать надрез на руке Майкла.
«Что он узнает? Живы ли его родители?»
Он жертвует собственную кровь во имя их жизней, но, зная Загорна, я бы предположил, что родители Майкла и Нобис мертвы.
— Читай, — отдал я короткое распоряжение архангелу, и Ахорн запел песнь на языке, доступном только крылатым созданиям Олимпа — красивом, напевном, торжественном и древнем, как сама гора, созданная для проживания высших.
Пламя гудело все сильнее, и кровь Майкла капала в жерло, образуя на полу рисунок. Ахорн пел, взывая к ангелам смерти, к их справедливому решению, к их помощи, и в центре зала из клубов кроваво-красного дыма вырисовывалась женская фигура. Как только она стала материальной, Ахорн резко замолчал, а я склонился над бессознательным Майклом и залечил глубокий порез.
— Отойдите, — велела мне грозным голосом женщина, шагнув из круга крови и приблизившись к Майклу. — Еще ребенок! — осуждающе покачала она головой, касаясь ладонью головы архангела. — Совсем мальчик!
— Это его решение, — выступил вперед Ахорн, но женщина лишь отмахнулась от его слов, стараясь привести Майкла в чувства.
— Что ж, вы расскажете мне все по порядку, — сказала она низким глубоким голосом, глядя на меня синими глазами, в которых отражалось пламя факелов. Ее молодое красивое лицо портили сурово сдвинутые брови и слишком острые скулы, а широкое свободное одеяние скрадывало очертания фигуры. Никто не знал, сколько живут ангелы смерти, но женщина выглядела одновременно и молодой, и старой. Один ее взгляд говорил о прожитых столетиях, и в синей глубине сквозила вселенская усталость.
— Я отнесу Майкла наверх, — произнес Ахорн, поднимая архангела на руки. И, только тогда, когда он вышел, я приветливо улыбнулся моей знакомой.
— Здравствуй, Поэна.
— Здравствуй, Аврелиан, — коснулась она моей руки, сочувственно сжав на локте свои тонкие бледные пальцы. — Прости, что не смогла попрощаться со Златой, мы не имеем права следовать собственным желаниям, как и вы не имеете на то прав.
— Я знаю, — успокаивающе кивнул я Поэне, — и спасибо, что явилась на мой призыв.
— Я бы не смогла остаться в стороне, — тут же ответила она, покачав головой, и на плечо упала серебристая прядь волос.
Когда-то давным-давно Поэна родилась на горе Олимп в семье высших, но предпочла скрыться в таинственных недрах подпространства и стать ангелом смерти. Я не осуждал ее выбор, но сейчас, видя ее рядом и чувствуя плечо друга, как никогда верил, что встреча с Загорном пройдет успешно, а зло, что он сотворил, обернется против него самого.
Глава XXIII
Избавление от прошлого
(Арина)
Мне снилась сестра. Злата остановилась возле моей кровати, опустилась на колени и запела колыбельную песню голосом мамы. Она улыбалась и казалась такой счастливой, одухотворенной, другой, нежели я помнила ее при жизни. Утомленная, недовольная и болезненная гримаса редко сходила с ее лица, теперь же Злата нежно улыбалась, и ее тонкие прохладные пальчики гладили мой лоб, порхали по линии скул и щекотали подбородок, а я плакала, вспоминая наше прошлое, наши бесконечные ссоры и редкие мгновения перемирия.
Однажды Злата упала на лед на очередном выступлении. Так закончилась ее карьера и здоровый образ жизни. Травма колена подкосила жизнерадостную и целеустремленную сестру, потому что у нее отняли возможность выходить на лед. В глазах Златы поселились страх и безнадежность, скука и пустота, поглощавшие все ее существование. Первые дни в больнице она даже отказывалась от еды, и мама кормила ее с ложечки.
Пока Злата приходила в себя, я часто сидела у изголовья ее кровати, читала книги или какие-нибудь смешные истории, рассказывала о том, что творится за пределами нашей квартиры, а сестра делала вид, что ей интересно, терпела мой альтруизм. В те времена я, втайне даже от самой себя, радовалась, что Злата навсегда оставила фигурное катание и не конкурентка мне. Злые мысли, недоброе сердце, сложные отношения…
Все это осталось в прошлом, потому что и я, и Злата теперь в иной реальности, и судьба раскидала нас по разным мирам. Она счастлива в Аврелии — в мире, созданном моим возлюбленным, а я нашла свою судьбу в Поднебесье.
Встретимся ли мы вновь?
— Милая, я так тебя люблю, — шептала мне Злата, и в ее глазах блестели прозрачные капельки слез.
— Назовем ее Ариной? — спрашивала она у кого-то, отворачиваясь от меня. За ее спиной стоял высокий мужчина, но я различила лишь силуэт, а вот лицо оставалось для меня в тени.
«Они тебе только снятся, проснись!» — пыталась я заставить себя очнуться, потому что происходящее разрывало мне сердце, я буквально чувствовала, как в область груди ввинчивается острый шуруп боли из смеси сожаления, вины и отчаяния, что сестра сама отказалась от меня.
— Называй, как хочешь, я уже люблю ее, и имя ничего не изменит. Весь мой мир у ее крошечных ног, — рассмеялся незнакомец, и вот его голос я услышала отчетливо. Низкий, с легкой хрипотцой, глубокий, наполненный таким счастьем, что слезы наворачивались на глаза.
— Арина, мы назовем ее так в честь моей сестры, — сказала Злата, вновь прикасаясь к моей руке. — Если ей когда-нибудь станет больно, грустно или одиноко, ты поможешь ей, правда? Ты сделаешь то, чего не смогла сделать я, — обратилась Злата к той, что лежала в кроватке, к той, в чьем сознании внезапно оказалась я сама.
Я лишь кивала в ответ головой, прекрасно понимая, что это сон. Видимо, сознание искало иные пути избавления от реальности, и физическая боль оказалась настолько нестерпимой, что я забылась в воспоминаниях, которые плавно перетекли в сновидения, основанные на моих фантазиях.
— Я тоже тебя люблю, — наконец, ответила я Злате, и она стала растворяться в клубящейся вокруг меня тьме. Ее образ таял, как рассеивается туман от утренних лучей солнца, а я плакала, ощущая на своем лице настоящие слезы, и соленая влага так сильно щипала лицо, что мне хотелось выть в голос.
— Арина! — донесся до меня жесткий требовательный голос, полный неприкрытого страха и отчаяния. Столько боли слышалось в нем, что я немедленно приоткрыла воспаленные веки. — Очнулась, милая моя.
Аврелиан придерживал меня за плечи и шептал какие-то ласковые слова, которые, едва касаясь моего слуха, растворялись в дымке нестерпимой мучительно боли, от которой горело все тело. Казалось, что кожа плавится, и любое прикосновение приносило мне дополнительную порцию болезненных ощущений.
— Ее нужно напоить из кубка, — расслышала я голос Ллойда и сразу почувствовала, как руки Аврелиана напряглись, а голос задрожал от едва сдерживаемой ярости.
— Мелиор, уведи его, — попросил Аврелиан, не отворачивая от меня лица. Я ничего не видела, кроме его глаз. Его глаза, наполненные нереальным янтарным светом, лучились такой любовью, что моя боль притупилась. Я впитывала в себя взгляд Аврелиана и понимала, что он сделает все, чтобы помочь мне.
— В кубке лекарство, — раздался над головой еще один голос, и незнакомая мне женщина аккуратно влила прямо в горло горько-сладкую жидкость, которая понемногу остудила пламя внутри и снаружи, подарив несколько минут отдохновения. Притупленная боль уже не казалась такой обжигающей, и я смогла сосредоточить взгляд на лицах, склонившихся надо мной.