Кузнец на миг приоткрыл глаза и в них мелькнул проблеск сознания. Он вяло усмехнулся и снова впал в забытье.
Хотя… нет. Этот молить не будет. Точно не будет. Умрет тихо, сжав зубы… А еще будет противно улыбаться, всем чертям на зло… Такие у нее были. Много. И она поживилась каждым из них. У бедняг не было шансов.
Но этот! Этот ее удивил. А еще напугал не на шутку. Впервые на ее памяти.
Сломил волю. Подчинил себе, заставил слушаться… кроме всего прочего. Все же надо отдать ему должное. Многие из ее рода-племени пытались, и пали от ее меча. А тут… простой смертный, да еще такой молодой… Жаль. Такой талантливый и вот так умрет… Он ведь даже не воин. Его кормит ремесло.
И, неожиданно для себя, она вдруг осознала, что ей действительно жаль! И это чувство неподдельно. Она смотрела на свои когти, и может быть впервые за все свое долгое бытие осознавала: Дело рук ее не приносит былой радости.
Этот смертный, за столь короткую жизнь наверняка сделал больше достойных дел, чем она за свой внушительный век. Мысль эта была неприятна и неприемлема для ее самолюбия, но она заставила себя это принять. Как и то, что сама, она — одна, и почти беспомощна сейчас…
Просветление не всегда приходит вовремя. Но этот миг настает, и нужно сделать один только шаг. Пожалуй, лишь богу известно, как труден он может быть…. Часто оно оглушает сильнее чем боевой молот северян… Теперь и она это узнала.
Многое было сделано и этого не вернешь. Но что-то переменилось! И в этой жизни еще можно кое-что исправить!
Сердце неистово всколыхнулось в ее груди, содрогнулось, рванулось наружу. Неведомые ранее чувства обуяли ее взорванный разум так, что слезы из глаз потекли.
Человек, лежавший на полу, был юным по ее меркам, с розовой, мягкой кожей и, беззлобным лицом. При всей своей ранимости он оказался сильнее и смелее ее!
Поверг в бою, голыми руками. Вот этими розовыми пальчиками схватился за острое лезвие, и победил! Мог, имел право добить! Но оставил жизнь. Мерзко надругался, но при смерти, потратил последние силы чтобы… отпустить. Дать волю ей. Ей! Твари, которая привыкла убивать не задумываясь. Из прихоти, забавы ради! Зачем…?!
А ведь мог бы доползти до поселения, позвать на помощь и остался бы жив. Люди помогают друг другу. Она это знала. Но… ее собственная судьба была бы решена, стоило кому-то любопытному заглянуть за маленькую дверку в подвал. Откуда такое великодушие!? А главное — за что??!
Не ей судить о чести и славе. Но, этот человек был достойнее чем любой из ее врагов. И ее самой, без сомнения.
Он же, сейчас, откровенно умирал, и именно по ее вине. И хотя он поступил омерзительно. Ей ли не знать в этом толк! Она, и никто иной — первоисточник своих бед! Не он. Только сейчас она поняла, что случившееся в ту ночь было лишь вопросом времени. Она расслабилась, переоценив свои силы, потеряла бдительность. Если не он, то рано или поздно, это сделал бы кто-то другой. Дернул же черт напасть….
В итоге, ей сохранили жизнь дважды — а это чего-то да стоит… с этим не поспоришь. Вот и пришла пора платить по счетам.
Дева, неохотно, опустилась на колени, поддела обмякшее тело, и подняла на руки. Он был тяжелее чем казалось, и совсем обмякшим… Положив умирающего на софу, она навалилась сверху, чтобы рассмотреть его лицо и нанесенную ее рукой рану.
Дело было совсем плохо: Вены на шее вздулись, Нарыв разросся, мешая темной крови покидать мозг, и мог лопнуть прямо сейчас. Если он лопнет внутрь, гной попадет в кровь и это будет конец… Заражение, которое уже пошло под кожей, отравит кровь, и мучительная смерть будет неизбежной. Если наружу, то он попросту истечет кровью. Артерия слишком близко. Он не жилец при любом исходе. Так что хуже уже не станет.
Привычно взмахнув коготком, она словно бритвой вспорола гнойник. Содержимое его брызнуло наружу, и кузнец взвыл, от боли. Она хотела схватить его, за голову и зажать грудь чтобы не дергался, но растерялась… Это могло убить его. А она этого не хотела. Дилемма… делать больно она умела и любила, а вот как не делать!!?
Быстро, выйдя из ступора, дева навалилась на него сверху, своим весом, прижимая к постели. Кузнец пытался сопротивляться, но очень слабо и неосознанно. Ее губы привычно припали к ране, чтобы отсосать остатки зараженной лимфы…
Но горячая, живая кровь опьяняла сильнее чем вино. Она закатила глаза, не в силах оторваться, и сжала его тело словно трепыхающуюся дичь. Соски тут же отвердели, а плоть увлажнилась от внезапного возбуждения. Ее затрясло от первобытного удовольствия.