Октавиан Стампас
Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Досточтимый читатель!
Осмеливаюсь дать Вам совет: будьте настороже!
Открывая эту книгу, Вы рискуете очутиться вовсе не в том мире, в который ожидаете попасть. Уже привычный для Вас мир крестовых походов, королей и рыцарей, простой и прекрасной доблести и спорящей с нею простой придворной хитрости — этот мир остался далеко в стороне.
Теперь Вы свернули на волшебную тропу и вступаете в удивительный лабиринт, в котором уже знакомые герои не способны помочь Вам, ибо не имеют в него доступа.
Не спешите вперед: любое из слов на Вашем пути может оказаться ловушкой, любая из строк может увести из реальности в область странных аллегорий и притч, приблизив Вас к самым сокровенным тайнам великого Ордена Соломонова Храма, или же, напротив, вести в хаос событий и образов, смысл коих можно было познать лишь за предыдущим поворотом.
Если бы алхимики, жившие в те далекие века, увлекались составлением кроссвордов, нетрудно было бы предположить, что в руках, сначала — моих, а теперь — Ваших, оказался некий необыкновенный кроссворд, уже заполненные клетки которого позволяют разгадать исходные значения и смысл — значения и смысл многих важных событий средневековой истории.
Вот я и раскрыл Вам, досточтимый читатель, первую из тайн этой книги: свитки, ее составившие, написаны не моей рукой.
Когда-то угодив в лабиринт, Ваш покорный слуга был заворожен призрачными замками, дворцами и странными незнакомцами, что появлялись на его пути. Это путешествие, эти удивительные встречи вдохновили его взяться за перо — и тогда у выхода или, что так же возможно, у входа в лабиринт он осмелился воздвигнуть те новые дворцы и цитадели, какие, подобно своего рода душевным миражам, возникали и громоздились в его воображении.
История находки этих свитков в нашем с Вами собственном веке тоже весьма загадочна…
В стороне от опиумной тропы, пронизывающей горы Тавра, по дуновению северо-западных ветров и со времен праведных халифов известной под названием Нить Гурии, расположено узкое ущелье, над которым при благоприятной погоде можно различить развалины древнего замка.
Утром или в полдень, а также в любой час пасмурного дня путник-чужеземец пройдет мимо осыпающихся каменных груд, несомненно приняв их за изъеденные ветрами выступы гор, но зато ясным вечером, когда алое солнце коснется западного гребня и на несколько мгновений, растопит его остроконечные вершины, тогда от неприметных выступов и возвышенностей лягут на склоны ущелья четкие, словно наведенные чернилами тени… и путник замрет, пораженный ясным рисунком неприступных башен, зубчатых стен и полукруглых отверстий сквозных бойниц.
Впрочем, никто из провожатых, которыми в этих глухих местах света могут стать лишь последние джибавии из суфийского ордена «врачевателей безумия», не даст чужестранцу совета останавливаться здесь и дожидаться заката, а тем более сумерек: у этих мест недобрая слава. Встретить здесь после захода солнца целую толпу каких-нибудь ифритов, то есть джиннов огромного роста и крысиного рассудка, так же легко, как стаю мух на стамбульском базаре…
О происхождении развалин в этих краях можно услышать довольно любопытное предание.
Когда схлынули воды потопа, и ковчег Нуха (Ноя мусульманских преданий) опустился на вершину горы аль-Джуди, что высится на севере Аравийского полуострова, несколько демонов Иблиса, восточного дьявола, покинули своего темного господина, и как раскаявшиеся духи сошли на землю в образах «железных воинов», светловолосых великанов, облаченных в сверкающие доспехи. Они воплотились в людей на вершинах Тавра и возвели в горах неприступную цитадель, откуда выезжали всем своим могучим воинством для свершения дел справедливости. Среди простых смертных они стали первыми «ахль аль-китаб», то есть «людьми Писания», которые верили в того же Бога, что и мусульмане, однако больше поклонялись пророку Йсе и его матери, праведной Марйам, в которых нетрудно узнать Иисуса и Деву Марию.
Иблис конечно же возненавидел отступников и послал в горы Тавра крылатого змея, который, достигнув замка, пал на дно колодца и превратился в крохотную змейку, яд которой от такого превращения стал неизмеримо сильнее самых сильных земных ядов. Даже яд кобры или каракурта мог показаться в сравнении с ним всего лишь делом простого комариного укуса. Свернувшись в углу колодезной бадьи, змейка кусала в губы железных великанов, возвращавшихся с поля битвы и страдавших нестерпимой жаждой. Демонический яд был настолько силен, что не убивал, а, напротив, умножал до бесконечности телесные силы, так что каждый из приложившихся к бадье воинов начинал чувствовать себя самым великим богатырем на земле, вполне способным в одиночку навести на ней надлежащий порядок. Каждому стало казаться, что он вполне может обойтись без соратников. Печальный исход не замедлил наступить. Как только «железные воины» обратили свои мечи друг против друга, все силы сразу покинули их. Они пали наземь, их кровь стала синей и похолодела так, что на доспехах выпал иней, а перевалы покрылись ледниками, не таявшими потом целое лето.
Какова же истинная подоплека этой красивой легенды? Что может рассказать нам муза Истории Клио?
Обратимся к авторитетному труду профессора Гейдельбергского университета Бренна фон Гагенберга «Воины Креста: шлемы и маски» (В. von Hahenberg. Die Kreuzkrieger: Helme und Masken. Rudolstadt. 1912.), в котором этот эпизод крестоносного порыва на восток описан наиболее полно.
«В конце лета 1204 года, — пишет профессор в своей книге, — Филипп де Леплэсси, Великий Магистр Ордена Соломонова Храма, получил послание из Константинополя, подписанное одним из своих подчиненных, рыцарем-тамплиером графом Робером де Ту, который от себя лично, а также от лица еще тридцати девяти крестоносцев, выражал крайнее недовольство тем, что предводители похода стали плясать под дудку венецианских купцов-„толстосумов“. В этом послании прямо говорилось об измене Святому обету, о том, что рыцари пошли на службу маммоне, обратившись спиной к Господу Богу. Венеция, финансировавшая поход и повернувшая армию от Иерусалима на богатую столицу Византии, именовалась „дочерью вавилонской блудницы и дьявола“. Граф живо бытописал бесчинства крестоносного воинства в Захваченном городе, осквернение многих христианских святынь, грабеж и пьянство, коим предавались как благородные дворяне, так и простые паломники.
Великий магистр ответил графу де Ту в увещевательном и миролюбивом тоне, напоминая о воле Божьей, о необходимости войны не только с сарацинами, но и со схизматиками, наконец о неизбежных последствиях войн и о прощении грехов, снизошедшем со Святого Престола и покрывшем все крестоносное воинство со дня выступления в поход.
Граф и его рыцари оказались несговорчивы и объявили о своем отложении от ордена Храма.
Среди эдиктов императора Бодуэна I, воссевшего на древний византийский престол в качестве владыки несколько театральной Латинской империи, сохранился письменный приказ об аресте мятежных тамплиеров.
Слуги новоиспеченного «вазилевса» проявили нерасторопность. Причина на то была: о благородстве и доблести графа де Ту и его соратников менестрели уже слагали песни. Оказав мятежникам неохотное сопротивление, императорская гвардия упустила их из столицы государства и не сумела настичь на дороге, что вела на юг, в сторону Галлиполи.
С того дня, как на дорогах Византии, так и в анналах Латинской империи следы тамплиеров графа де Ту теряются, а появляются… на пути, ведущем в Конью, столицу Румского султаната.
При изучении румских источников трудно отделаться от впечатления, что рыцари поступили под прямой патронаж самого султана. Эмиры румских провинций как бы преднамеренно отводят своих гулямов с дорог, по которым движутся грозно вооруженные латники с красными крестами на белых плащах. Более того, их снабжают провиантом, а проводниками, оберегающими чужеземцев от всяких превратностей пути, становятся суфии-джибавии.
Миновав стороной столицу сельджуков, Конью, маленький рыцарский орден вновь исчезает за строками пергаментных свитков и появляется спустя десяток лет вместе с первым упоминанием о замке, возведенном в горах Тавра на границе Рума и Киликийской Армении, которая занимала средиземноморское побережье на юго-востоке современной Турции.