Итак, теперь я вполне разобрался в том, что пестрые пытаются прорвать оборону дворца. Нападавшие понравились мне гораздо меньше, чем белоснежные защитники. Некоторое время я радовался, замечая, как валится с седла то один, то другой пестрый разбойник, пронзенный в шею или в лицо стрелой, получивший смертельный удар в грудь или спину, потерявший руку с мечом или голову. И я огорчался каждый раз, когда видел обагренные кровью белые одежды на земле, среди чащи лошадиных ног.
Сила пестрых как будто начала иссякать и самый опасный водоворот битвы подвинулся в мою сторону, обдав меня волной конского пота и терпкого аромата гибели. Одна из стрел, пущенных со ступеней дворца, звонко щелкнула рядом со мной по воротной петле, и я уже было решил соскочить с решетки и юркнуть в более безопасное место, как вдруг услышал пронзительный крик: «Алп! Алп! Алп-Арслан!» («Герой! Лев!»)
В тот же миг с той самой улицы, что вывела меня к страшному и прекрасному зрелищу, вырвалось девять всадников в белых одеждах поверх кольчуг, в сверкающих франкских шишаках и белых плащах. Я вздрогнул и едва не сорвался с решетки, сразу забыв о всякой опасности, ибо на плащах и на огромных щитах этих «алпов» увидел те самые кресты с раздвоенными, как змеиное жало, концами. Ведь одним из таких же крестов, только в виде крохотного и неприметного знака, был помечен Удар Истины, плотно привязанный к моему предплечью.
Я затаил дыхание и вперился взором в этих воинов, внезапно появившихся на поле брани. Не сдерживая коней, они бесстрашно вклинились в самый опасный водоворот схватки и, к моему неописуемому изумлению, принялись направо и налево сбивать с коней белых, — в моем понимании, праведных стражников дворца. Напор пришельцев был неудержим. Не успел я еще раз вздохнуть, как все плиты под ногами их коней покрылись белым слоем тел, запятнанных алыми метками.
Эта горстка светлолицых франкских «алпов», из под шлемов которых выбивались пряди волос цвета спелой пшеницы, медленно, но неумолимо продвигалась в сторону дворца, расчищая себе дорогу длинными мечами. Пестрые, окружив их с боков и тыла плотным полукольцом, обрели ровный боевой порядок и даже поднимали высоко щиты, перехватывая стрелы, направленные со ступеней дворца в непобедимых франкских воинов.
Черные знамена тревожно закачались над дворцовой сотней отборных всадников. Они тронули своих коней и, вступив в круг битвы, сошлись в схватке с нападавшими. Битва закипела с еще большим ожесточением. Кони скользили по окровавленным плитам и падали, давя седоков. Тела убитых людей и поверженных коней лежали грудами, мешая живым — своим и врагам, — развернуться. Армия пестрых, окружавшая непобедимых носителей алых крестов, снова начала таять.
Вдруг я заметил среди белых рядов небольшую пеструю фигурку в белом тюрбане, конец которого плотно обматывал лицо всадника. Этот пестрый, заметить которого среди сражающихся было легко разве что с моей высоты, чувствовал себя среди врагов, как рыба в воде. Пригибаясь, он умело проскальзывал между защитниками дворца, никому не нанося смертельных ударов. Но и среди белых я не видел никого, кто занес бы над этим странным лазутчиком свое оружие. Напротив, ему даже уступали место, и он быстро передвигался с явным намерением выбраться в тыл пестрых. Я распознал в этом явлении некий коварный замысел.
Лишь у одного из франкских рыцарей голова была защищена не обычным шишаком, а грозным шлемом. Решетчатое забрало скрывало лицо воина, а золотистый султан возвещал всем, что украшает собой предводителя отряда. Действительно, силой и храбростью он превосходил своих соратников, мощно продвигаясь вперед, раздавая неотразимые удары направо и налево, опрокидывая с лошадей сельджукских бехадуров, а порой повергая их ниц вместе с лошадьми.
Невольно вперившись глазами в алый крест на его плаще, я внезапно подумал, что этот доблестный воин может быть тем самым Великим Мстителем, к которому меня посылает судьба и воля Всевышнего. Грозный его облик, правду говоря, мало вязался с крохотным невесомым кинжалом, притаившемся на моем предплечье, но раздумывать было некогда: пестрый злодей-лазутчик явно подбирался именно к нему.
У меня перехватило дыхание, когда бесчестный негодяй проник через задние ряды пестрых и, тайно вынув острый стилет, бесшумно и точно нанес по сторонам от себя два смертельных удара. Передние воины не заметили, как их товарищи повалились с седел подобно кулям с мукой.
Не успел я испугаться, как обнаружил, что уже сам увертливой лисой проскальзываю среди бьющихся всадников, где-то ныряя прямо под брюхо коня, где-то на единый миг притворяясь убитым среди убитых. Можно было пробиться вперед еще быстрее, вскочив на любого из коней, оставшихся без седоков, но я знал наверняка, что, конного и безоружного, меня срежут, как колос серпом, в первый же миг. Я уже не видел ни доблестного воина, ни злодея и продвигался по наитию в сторону синей и прекрасной горы султанского дворца, откуда навстречу все еще летели стрелы и грозили копьями неприступные ряды огланов, личной гвардии султана.
Трижды валились мне на голову с седел поверженные седоки, и, когда я добрался до цели, то уже был так с ног и до головы перемазан кровью, что вполне мог сойти за увечного, смертельно раненого воина, не представляющего для любого всадника никакой угрозы. Уже едва пригибаясь, я достиг франкских рыцарей быстрее пестрого и щуплого злодея. Здесь стоял оглушительный звон мечей. У меня на все не хватало глаз. В любой миг я мог превратиться в разделанную тушу.
Злодей тоже не дремал: выглянув из-за спины отбивавшего удары пестрого всадника, он уже поднимал руку, держа стилет за острие. В самой середине пекла я облился ледяным потом и только успел подобрать с земли чей-то щит, как лошадиный круп перегородил дорогу всей моей доблести.
— Мессир! — не выдержав, крикнул я во весь голос. Рыцарь, как мне показалось, вздрогнул и обратил на меня зарешеченный взор.
— Слева! Слева! — истошно завопил я, прикрываясь щитом от смертоносного дождя.
Рыцарь успел приподнять край своего щита, когда нить рока между крохотной щелкой, едва обнажавшей шею у края кольчужной сетки, и летящим жалом стилета сократилась до двух локтей. Стилет звонко и злобно ужалил угол щита и, жужжа и вращаясь, отлетел в сторону.
— Благодарю тебя, добрый воин! — донесся сквозь звон оружия могучий голос франка.
— Проклятье! — ответил я на том же языке без всякой учтивости, поскольку глаза мои успели разглядеть новое жало первого: невиданную железную звезду, каждый из тонких шипов которой мог бы при верном попадании пройти в ушко кольчуги и, разорвав его, достать до сердца.
Пестрый злодей искусно двигался среди сражающихся, не попадая под удары, а в руке его уже готовилось к змеиному броску эта страшная выдумка Иблиса.
Благодарность франкского льва так воодушевила меня, что жизнь потеряла для меня всякую цену. Я был готов на любой подвиг и как раз вовремя попал на базар, где подвигами торговали тоже по самой низкой цене.
Отступив к пестрым в тыл, я продрался через чащу конских хвостов и, пару раз подпрыгнув, вновь приметил своего главного противника. Он, заезжая теперь по правую руку франка, выбирал место для броска. Я вновь, уподобился какому-то хищному подпольному зверьку, скорее всего крысе, и за один вздох настиг злодея.
Он уже начал отводить руку каким-то особым способом: снизу от бедра, со змеиной гибкостью выворачивая кисть. Но тут большая и злобная крыса кинулась на него, схватила лапами за плечо и потащила из седла. Злодей повалился с коня на плиты площади, и крысе ничего не оставалось, как только вцепиться зубами в его запястье. Тонкие и хрупкие на вид, но несущие самую коварную гибель, .пальцы разжались, и я, живо подхватив железную осу, отбросил ее подальше. Орудие предательского убийства звонко запрыгало по камням под норами всадников, и в то же мгновение меня поразил раздавшийся около моего уха вскрик. Невольно я разжал хватку и повертел головой. Я мог поклясться, что кричала от боли и страха девушка, но как она могла попасть сюда, в глубину этого кровавого котла, и как хватило бы мне сил спасать еще кого-то?!