Черная Молния оказалась в западне и, прижавшись спиной к камням, показала врагам два тонких кинжала, которые появились в ее руках, словно по волшебству уличного факира.
— Проклятый волк! — бросила она в лицо рыцарю Эду, одарив его таким жгучим взором, что его шлем мог бы раскалиться докрасна. — Не твой день! Убирайся прочь!
— Акиса! — назвал ее по имени рыцарь Эд и заговорил дальше на весьма чистом арабском наречии. — Зачем он тебе? Ответь!
Гулямам оставалось приложить немного усилий, чтобы добраться наконец до бежавшего преступника. Я по старой привычке юркнул прямо под жеребца рыцаря Эда и очутился у стены, рядом с той, чьи убийственные звезды, в кого бы не летели, все равно попадали мне в сердце.
— Ты еще здесь, таинственный юноша?! — невесело изумился Эд де Морей. — У тебя что, девять жизней? Беги и знай: я не стану убивать ее.
— Она только что спасла мне жизнь! — с весьма нелюбезной угрозой в голосе ответил я рыцарю Эду и, повернувшись к девушке, ласково попросил ее: — Акиса! Прошу извинить меня за все доставленные хлопоты. Нельзя ли одолжить один из твоих кинжалов: в этой сети я чувствую себя пойманным жаворонком.
Не успел я глазом моргнуть, как острие, тонкое, как солнечный отблеск на воде, скользнуло по моей шее и по лицу, и сетка упала к моим ногам.
Ястребиный взор девушки остался столь же опасен и столь же невозмутим, когда я благодарил ее, слагая замысловатую газель.
— Помедли еще немного, и все ее старания окажутся напрасными, — пробормотал рыцарь Эд, оглянувшись.
Он, пожалуй, не ошибался, поскольку позади франков, уже выстроилась цепь гулямов, ожидавших, когда появятся бреши в железной стене тамплиеров.
— Почему ты пришла за ним, Акиса? — повторил свой вопрос рыцарь Эд.
— Потому, что ты нерасторопен, франкский волк, — огрызнулась Акиса. — Говорю тебе, убирайся, или я успею перерезать горло вам обоим!
— Я не убивал султана, мессир, — вновь вступил я в разговор, который нравился мне все меньше и меньше.
— Проклятье! — выругался Эд де Морей и, пригнувшись в мою сторону, проговорил, как мог, тихо: — В десяти шагах, за решеткой медресе, сточный желоб, там большое отверстие в стене.
— Не уйду отсюда убийцей султана, — ответил я тамплиеру. — То, что я остаюсь, — доказательство моей невиновности.
— Всемогущий Боже! — взмолился рыцарь Эд. — В поселениях прокаженных безумцев найдешь больше здравого умысла, чем посреди Коньи. Ты будешь оправдываться перед теми, кто убил султана, не так ли?
— Здесь жители Коньи и здесь вы, мессир, — сказал я, предчувствуя некую развязку. — Мне порукой ваш меч. Отпустите Акису, и я исполню ваше требование.
— Она слышала то, что я сказал тебе, юноша, — холодно проговорил Эд де Морей. — Впрочем, она знает, где выход, несмотря на то, что не слишком хорошо понимает по-франкски.
— Акиса, — ласково обратился я к Черной Молнии, — остался один выход с площади и остался всего один выход из положения. Я очень хочу, чтобы мы все трое мирно разошлись.
Акиса, ни на единый миг не обратившись ко мне, с той же неизбывной злобою глядела на франков и угрожала двумя тонкими жалами девяти тяжелым мечам. Когда я понял, что она не сойдет с места, пока враг не отступит, бешенство охватило меня и, плюнув себе под ноги, я двинулся прямо на франков, протиснулся между их коней и оказался лицом к лицу с сельджуками.
— Берите меня! — громко сказал я им. — Не я убил вашего султана! Но если хотите, я подожду, пока вы найдете нового палача!
Никто из бехадуров не шелохнулся. Какая-та серая дымка вдруг стала застилать мои глаза. Я тряхнул головой и заметил, что один из серхенгов, тот самый, который поспел первым туда, где убили султана, и всего на один день уберег меня от разделки на плов, теперь сгибает буйволовый рог своего лука и кончик стрелы словно бы опасливо пятится от меня, целя острием мне прямо в сердце.
Жгучая боль пролилась мне в грудь на мгновение раньше, чем слуха достиг низкий звон смертоносной струны.
Гладкие камни площади вздыбились перед моими глазами и ударили меня подобно морской волне.
Куда-то понесла мое тело та мощная волна, и, когда сила ее иссякла, меня еще долго качали и баюкали ее младшие сестры, а когда всякое волнение моря жизни или смерти утихло совсем, я открыл глаза и увидел над собой низкий, тяжелый небосвод тронного зала и на нем выпуклые очертания свернувшейся в кольцо змеи.
Я потрогал пронзенную грудь и нашел, что одежда на ней целее ребер, которые ответили на прикосновение глухой болью, какая бывает после несильного ушиба. Только после этого я приподнялся и, как сова, повертел головой, знакомясь с уже давно знакомым мне местом.
Опустошенный от всякой роскоши, тронный зал предстал моим глазам таким, будто последний раз нога человека, притом, судя по разрушениям, беспощадного варвара, ступала по его порфировым плитам век назад. Трона не стало, ущербные ступени были покрыты густым слоем песка и пыли. Пол вокруг меня рассекали, подобно молниям, изломы трещин, а по краям разбитых окон извивались ветки старого, давно облюбовавшего дворцовые покои плюща.
Отгоняя от себя прочь всякие разгадки случившегося, я поднялся на ноги и направился к окну, стараясь обходить пятна птичьего помета. Выглянув наружу, я увидел запущенный сад и часть щербатой стены. Только песня родничка, донесшаяся до моих ушей из непроходимых зарослей, осталась полна юной радостью и весельем.
Остальные покои выглядели под стать средоточию султанской власти. В приемной дворцовой канцелярии я вспугнул парочку счастливых голубок, а в трапезном зале гулямов потревожил гроздь дожидавшихся ночи летучих мышей, мерзко затрепыхавшихся над моей головой.
Меня все сильнее мучила жажда, и, выйдя из дворца, я решил добраться до родника. Теперь он скрывался в такой густой чаще, что, беря приступом колючие кусты и сплетения лиан, я весь исцарапался и разорвал до самого локтя левый рукав. Тогда-то, обратив взгляд на свою левую руку, я, можно сказать, наконец пришел в чувства. Маленький и невесомый кинжал, таинственный Удар Истины, оказался на своем месте и привязан именно так, как его привязал я сам в тот день, который прекрасно запомнил.
«Значит, явь оборвалась по крайней мере с того самого часа, когда у меня отобрали кинжал на пороге дворцовой темницы, — рассудил я. — Все последующее промелькнуло перед моими глазами миражом, простым сновидением. О Всемогущий, сколько напрасных переживаний! Страшная казнь, чудесное спасение! Прекрасная Акиса пришла за мной, стояла рядом, и уже я сам хотел спасти ее! И на какой подвиг я решился, подумать только! Ведь в другой раз, наяву, никакой смелости не хватит».
Ворота были открыты, вернее, просто повержены, и, ступив наружу, я подумал, что и весь город стерт с лица земли нашествием каких-то гуннов, вихрем промчавшихся по этому краю. Я видел безлюдный простор, пологие холмы, купы кустарника и жидкие рощицы, а в недоступной дали — затянутые серым туманом хребты гор.
За одним из холмов мне померещилась косая струйка дыма, я направился в ту сторону и, когда достиг вершины, увидел внизу небольшое селение. Обернувшись, я вспомнил прекрасный мираж: буйный оазис с огромным сапфиром, окруженным изумрудной россыпью. Я видел этот отдаленный дворец основателя Рума в сновидении про султанскую охоту и про заговор некого всемогущего визиря, представившегося моим дядей.
Спустя несколько шагов вершина холма поднялась вровень с моим теменем, и волшебный оазис исчез. У меня промелькнула мысль, что теперь он исчез совсем, развеялся, как дым, и появится вновь, чтобы обмануть мои глаза, если я снова вернусь наверх.
Внизу, около селения, меня встретила заливистым лаем черная собачонка. На ее голос из саманных хижин выскочили дети. Увидев меня, они быстро пособирали с дороги увесистые камни и приготовились к осаде. Я остановился, решив не вступать в сражение, и дождался перемирия, которым стал обязан древнего старику. Он вышел из крайнего домика и, поглядев на меня из-под ладони, поманил крючковатой рукой.