Клуб "Шалит" — трехэтажный. Резиденция хозяина расположена на третьем. Здесь нет пестрящей роскоши первого этажа, или интимной тьмы второго, напротив. Обстановка строгая, как будто из царства разврата попадаешь в библиотеку. Собственно это и есть библиотека. Сотни шкафов с книгами и рабочий стол с двумя креслами — вот и все, что есть на последнем этаже клуба "Шалит".
Оба кресла огромные — в них, как правило, сидят Толстые Ткачи. Одно уже занято — в нем устроился Болт. Шалит и не подумал поздороваться, или протянуть руку, а просто сел напротив. Толстых Ткачей связывало так много…. Можно сказать: они никогда не расставались, и приветствие — вещь для них лишняя.
— Что у тебя? — спросил Шалит. Болт сидел с бокалом пива в руках, Шалит закурил тонкую сигарету.
— Я по просьбе Вольта.
— А что он не мог сам приехать, или позвонить?
— Не мог.
— Понятно. Его сила на исходе?
— Как и моя. Только ты и Фарит свежие как огурцы… ты видишь, к каким метафорам мне приходится прибегать?
— Просто у нас все идет как надо, вот мы и… К тому же я тоже почти на нуле.
— Вольту нужен гениальный сценарий.
— Насколько гениальный?
— Очень. Нам угрожают войной и надо ударить первыми. Здесь только два выхода: зрелищность, или глубина.
— А что мешает сделать фильм зрелищным?
— Я. Чтобы побить спецэффекты Аватара, придется доставать слишком много нового, а это противоречит планам. Нам нужно что-то сверхгениальное.
— Еще одна история про голубых?
— Да, твои силы тоже на исходе. Этим уже никого не удивишь.
— Тогда надо давить на моральные ценности.
— Ну, так ты же у нас, как раз по этой части.
— А, понятно, — Шалит сделал глубокую затяжку и откинулся в кресле. — У Вольта есть сценарий, но он не вписывается в современную мораль.
— Наверное. В любом случае ничего нового он пока придумать не сможет.
— А если подождать очищения?
— Может быть поздно.
— Значит совместное творчество. Но это опасно. Вместе, мы можем выдать такое, что перевернет Мир.
— Да, но не на грани наших сил. В течение недели надо себя опустошить и к среде взяться за дело.
— Мне не нужна неделя, — поморщился Шалит. — Я уже пуст, как жбан самогона, из запасников деревенщины.
— А остальные?
— Фарит единственный, кто еще может родить что-нибудь, но это и хорошо. Один из нас должен быть сильным. Насчет Вольта не знаю и Гнолт…
— Гнолт пуст. Я видел его последнюю книгу. Чушь полная.
— Да? Ну тогда незачем ждать. Давай сейчас.
— А как же…
— Сейчас проверим. Ты звони Вольту и Гнолту, а я Фариту, Мариту и Кольту.
— А здесь есть место, чтобы я уединился?
— А у тебя нет квартиры в Москве?
— Есть. Хорошо съезжу…
Семь Толстых Ткачей
Планета вертится, как веретено, каждый день, вплетая в наши жизни нити непредсказуемости, нити судьбы. С одного конца полушария — это белые нити радости и горя, удач и разочарований — нити жизни. С темной стороны — это черные нити пустоты и отчаянья, раздумий и меланхолии, любви и ненависти. В семи маленьких комнатках по всему миру сидят те, кто умеют плести эти нити. Семь Толстых Ткачей собрались сегодня поработать, и каждый устроился в кресле с неподвижной спинкой, ибо в стандартном, придуманном Болтом в недалеком прошлом, туша Ткачей усидеть неспособна. Каждый Ткач может себе позволить купить Тадж-Махал и работать в нем, но для того чтобы творить волшебство — а именно это и собираются делать семь толстяков — нужна маленькая, тесная и уютная комнатка. Перед Ткачами пылает экран монитора и клавиатура. Окон в комнатах нет, либо они тщательно зашторены. Текстовый редактор открыт и сияет белизной, призывая записать на своем теле шедевр. Как робкая девственница хочет, наконец, лишиться невинности и перейти в другую фазу жизни, так и виртуальная страница требует одеть себя в текст, разорвать плеву и стать чем-то. Первый партнер может оказаться неумехой, тогда страница оденется в рваное одеяло безграмотности, или наоборот, утонет в кружевах лишнего. Это станет для виртуальной страницы большим разочарованием, но даже плохой наряд, лучше пустоты. А если взглянуть с другого угла — полноты. Белая, непорочная ткань экрана, похожа на известняковую плиту. Она целая, полная и несчастная, но если в руках стило, на ней можно высечь все что угодно, убрать лишнюю, никому не нужную белизну полного, и оставить узор в вечности. Но в этот раз страница может оставаться спокойной. Сегодня, руки писателей опытны, и не в первый, и даже не в тысячный, раз ваяют чудо. Делают то, благодаря чему правят Миром.
Толстые руки лежат на клавиатуре, указательные пальцы деликатно поглаживают выпуклости на "F" и "J". Это своеобразный петтинг — прелюдия, перед зачатием со страницей. Их глаза закрыты, но даже если бы кто-то приподнял веки, он не увидел зрачков или радужки. Глаза Семи Толстых Ткачей закатаны настолько назад, что рассматривают собственный мозг. Но вот началось! Губы зашевелились и зашептали. Они находятся на разных концах света, но это не мешает им вести диалог, не мешает настраиваться друг на друга, не мешает вступить в контакт со своим Богом.
— Петли крутим, — сказал Фарит.
— Плетем сети, — согласился Гнолт.
— О нас знают, все на свете, — похвастался Вольт.
— Мир меняем мы сейчас, — констатирует Марит.
— Мир меняется без нас, — возражает Кольт.
— Явись Муза, не молчи! — просит Болт.
— Просят Толстые Ткачи! — представляет всех Шалит.
Прошептав эти строки, они садятся ровно и открывают глаза. У каждого зрачок расширен настолько, что угрожает занять все глазное яблоко. У всех, кроме Шалита, на голове есть хоть какие-то волосы, они начинают завиваться и медленно шевелиться. Они заплетаются, скручиваются, полностью отражая тот хаос, что творится в голове.
— Итак, что мы имеем? — спрашивает Фарит, хотя в комнате он один.
— Нам нужна высокоморальная, или аморальная история? — спрашивает Шалит, находясь за несколько тысяч километров от Вольта.
— Я думаю, как всегда — серединка на половинку, — говорит Вольт.
— Понятно, — сказал Фарит, и его пальцы забегали по клавиатуре. Синхронно с ним, еще шестьдесят пальцев повторяют ту же операцию. — Допустим главная героиня женщина.
— В возрасте, — соглашается Кольт.
— Правильно, — вторит ему Гнолт. — Сейчас старики смотрят фильмы больше всего, к тому же можно будет привлечь одну из пожилых актрис.
— Мудрая бабка, но тогда она будет в кадре не всегда, — говорит Шалит.
— Положим, история ее жизни. Она рассказывает внучке о том, что случилось с ней в прошлом.
— Только не надо превращать все в любовный фарс.
— Но без любви тоже нельзя. Любовь — ключ к сегодняшнему зрителю. Скажи спасибо за это Шалиту.
— Спасибо Шалит.
— Не за что.
— Не отвлекаемся! Итак, она рассказывает внучке…
— Внуку.
— Правильно внуку. Слишком много баб может отпугнуть мужскую аудиторию.
— Но о чем?
— История должна повествовать о чуде. Принепременно о чуде, но не слишком…
— Верно — никаких эльфов.
— Может, хватит зубоскалить?
— Кстати, надо добавить несколько забавных сцен.
— Да, но только в диалоге. Что-то вроде игры слов…
— Негры?
— Афроамериканцы Фарит, они себя переименовали.
— Ничего не имею против. Кого будем приглашать?
— Уилл Смит?
— Морган Фриман?
— Холли Берри?
— Нет! Только не негритянку! Их в последнее время и так полно…
— Значит Смит?
— Нет, найдем молодого и неизвестного. Только ради политкорректности, а сделаем ставку на белых.