К этому времени Питер Куинс, несомненно, стал законченным маленьким притворщиком. Никому не позволялось знать, что у него на уме. Ни закадычных друзей, ни даже просто товарищей он не мог себе позволить, ибо, подружись с кем-нибудь из ребят поближе, Питер непременно разоблачил бы себя, и его приятели скоро бы обнаружили, что в этом сыне известного преступника нет ни прирожденной тайны, ни скрытой силы. И мальчик всеми силами старался сохранить этот ореол таинственности, понимая, что без него предстанет перед миром совершенно голым. Он прекрасно осознавал, что семейство Эндрюс было радо иметь его в своей среде, потому что его имя связано с чем-то необычным и внушавшим страх. Точно так, как иногда люди берут в дом бультерьера, — они дрожат от мрачных предчувствий, но им очень хочется показать себя: еще бы, вместо домашней болонки запросто держат грозного царя собачьего рода. Питеру доводилось слышать похвалы соседей в адрес миссис Эндрюс, которой-де хватило смелости взять в свой дом это злодейское отродье; и он не раз становился свидетелем того, как она небрежно отмахивалась от их разговоров. Но, зная миссис Эндрюс, Питер Куинс не обманывался в отношении ее подлинных чувств. Она обожала его, как обожают красивую картину, хотя и постоянно относилась с опаской.
Чтобы еще больше нагнетать вокруг себя атмосферу отчуждения, Питер выработал собственную, необычную в чужих глазах манеру поведения. Держался особняком. Это вызывало бесконечные пересуды о том, что он не такой, как все дети. Мальчишки, конечно, слышали эти разговоры и из осторожности перед непонятным старались с ним не связываться.
Все обстояло так по крайней мере до тех пор, пока в школе не появился новый ученик. Звали его Джек Томпсон. Ему уже исполнилось одиннадцать. Квадратная фигура, покрытая мощной и твердой как резина мускулатурой. Первую неделю он молотил старших школьников, вторую — посвятил развенчанию тайны Питера Куинса. И затем в роковую пятницу сразу после уроков принялся за самого Питера.
Это был незабываемый бой. Питер, побледневший, дрожавший от ужаса, что приемы Сима Харпера не выдержат испытания на практике, встретил первый натиск отработанным до автоматизма движением прямой левой. По жилам растеклось тепло, когда он увидел, что натиск этот отражен и Джек едва удержался на ногах. Второй натиск встретил аналогичный отпор, а затем Питер, шагнув вперед, легко приподнялся на носках и, взмахнув рукой поверх плеча Джека, нанес блестяще скоординированный косой удар правой. Удар пришелся «в яблочко», то есть по челюсти, и Джек рухнул на землю.
Почти невредимый, громила моментально вскочил на ноги, но Питер уже шагал прочь. Продолжать бой, каким бы успешным ни получился исход, значило, что он такой, как все.
— Подержите-ка Джека, — презрительно бросил он зрителям. — Не хочу его калечить.
И Джека схватили и стали удерживать. Вторым ударом левой ему рассекло губу. Всего лишь царапина, но кровь размазалась по лицу, отчего оно выглядело ужасно. И хотя Джек храбро рвался продолжить борьбу, ребята крепко держали его, объясняя, что это равносильно тому, что лезть с кулаками на стену.
А Питер Куинс, дрожа от облегчения, неторопливо двинулся прочь. Он прекрасно представлял, что случилось бы, если бы драка продолжалась. Возможно, ему бы удалось раз-другой сбить соперника с ног, но рано или поздно один из могучих выпадов Джека достал бы и его, и тогда ему пришел бы конец. Он победил — но скорее морально, нежели физически. Потом за ужином его сводные братья восхищенно рассказывали, как Питер с трех ударов уложил терроризировавшего школу новичка, что вызвало гордую улыбку у Билла Эндрюса.
— Вот что значит каждый день махать молотом! — назидательно промолвил он.
И Питер не возражал.
При встрече с Симом Харпером он горячо поблагодарил его за учебу. Но кто-кто, а Питер знал, что заслуга Сима в его успехе весьма незначительна. Настоящая заслуга принадлежала ему самому — он победил умом, а не кулаками. Так уж вышло, что с самых ранних лет мальчик усвоил для себя важную истину, что в битвах побеждают и силой, и хитростью, причем хитрость куда важнее силы.
Все эти умозаключения, разумеется, выглядели бы довольно безобидно, имей Питер возможность поделиться ими с приятелем, но поскольку друзьями он не обзавелся, то подолгу втайне от других размышлял над поразившим его открытием. Раз и навсегда он усек, что скрытность — путь к славе и превосходству. Питер поблагодарил двух близких ему людей за успех, принадлежавший главным образом ему самому. Те многословно распространялись о своих заслугах, он же переживал свою радость молча.
Естественно, все это оказалось чревато для самого Питера. Ему бы выплеснуть свою бурную радость наружу. А он лишь сдержанно улыбался, занятый совсем другими мыслями.
Разумеется, все это не имеет прямого отношения к словам и делам нашего героя, когда он стал взрослым. Но оно достойно упоминания, прежде чем мы перейдем к собственно рассказу. Иначе было бы слишком легко осуждать Питера Куинса за его поступки, тогда как на самом деле он стал всего лишь жертвой сложившихся обстоятельств и не по годам раннего развития. Этот парень размышлял о жизни и обдумывал свои поступки в том возрасте, когда большинство детей лишь чувствуют, едят и спят. И драка с Джеком Томпсоном, несомненно, наложила на формирование его характера не меньший отпечаток, чем тот факт, что он пришел в этот мир сыном грозного Джона Куинси.
Произошло и еще одно важное событие, которое логически завершило первоначальное образование Питера. Мальчику тогда исполнилось двенадцать. Как-то ранним воскресным утром во дворе позади дома он наткнулся на оборванца с широкой улыбкой на небритой физиономии. Тот представился как Проныра Миссисипи и в благодарность за завтрак угостил юного Куинса долгими рассказами о поразительной красоты горах и залитых солнцем долинах, о праздной жизни, об удивительных приключениях и путешествиях зайцем по железным дорогам через весь континент. Сказки эти настолько захватили воображение мальчугана, что, когда ночью под окном раздался условленный свист бродяги, Питер в один миг соскочил с кровати, собрал узелок, прокрался по лестнице и исчез в ночи.
Он пропадал долгих девять месяцев. Вернулся исхудавшим, загорелым и еще более неразговорчивым. Никто не мог вытянуть из него и полслова о том, где он скитался, что видел и что заставило его покинуть дом. Но время от времени с его уст срывались незнакомые фразы и выражения. Похоже, он побывал во всех штатах и крупных городах страны. В его голове скопился кладезь информации о пеших путях и железных дорогах от Техаса до Монтаны и от Калифорнии до Манхэттена. Но никому не удавалось услышать от него что-либо интересное. По отрывочным фразам окружающие только догадывались о самых невероятных местах, в которых он побывал.
Но Питер привез с собой из странствий одну новую черту, которая вновь открыла перед ним сердца семейства Эндрюс, позволив опять, несмотря на неразговорчивость, занять в нем свое место. Он запел, и запел невероятно мелодичным голосом, от которого мурашки бежали по коже. Под гитару парень исполнял совсем новые неведомые песни. Слушая мальчишеское сопрано, обитатели деревни забывали о необычном происхождении его обладателя. Венцом же всего явилось участие Питера Куинса в местном церковном хоре!
Из всех юношеских грехов Питера этот, пожалуй, можно определить как самый тяжкий. Ибо когда он пел в хоре, прихожанкам при виде его обрамленного золотыми кудрями юного личика порой казалось, что под широкой мантией сложены ангельские крылышки. Им было невдомек, что эти сияющие глаза не выражали ничего, кроме насмешки над их глубочайшим восхищением!