ГЛАВА 9.
Хоть и запретил отец выезжать из дому нынче, ослушался его отцовского слова сын Петр. Как только закрылись ворота за Иваном Васильевичем, вскочил он в седло, взял с собой токмо троих отцовских "опричников" и покинул вслед за родителем отчий двор. Устремился Петр туда, куда звало его сердце, куда он повадился в последнее время чуть ли не каждый день. Поскакали они в Никитскую слободку. Там на окраине за могучим бревенчатым забором спрятался добротный дом купца Коростенева Акима. Но не к купцу стремился Петр и не к его немногочисленному семейству. Рвался он к гостье купца, дочери итальянского негоцианта, что был товарищем у Коростенева, компаньоном по торговым делам. Вот уже скоро как пару месяцев гостили у московита под Тулой итальянские отец с дочерью, распродавая свой товар и закупая местные: пушнину, лен, льняное масло, воск, неплохо выделанную кожу. Вообще итальянец, имя которому было Пьетро, а фамилия его трудно выговаривалась, занимался скупкой хлеба, но в тот год Москва запретила вывоз хлеба заграницу, и негоциант переключился на то, что имелось в обилии в Туле. Но больше всего ждал он, и в этом была причина столь долгого проживания в Московии, шелк, что должен был прибыть из Индии благодаря армянскому торговому люду. Но прибытие армян задерживалось и Пьетро приходилось терпеливо ждать. Однако дочь его Паула наоборот молила бога чтоб ожидание продлилось как можно дольше. И причиной тому был Петр, сын воеводы, славный, красивый, образованный, все, о чем только могла мечтать девушка, все это воплотилось в молодом московите. По уровню своего образования он превосходил многих principe, известных ей. А на родине Паула вращалась в высоких кругах, хоть и не был ее отец благородных кровей, но благодаря своему богатству был вхож в любые дома Венеции. Многие семьи с радостью бы породнились с ним, женив свое чадо на прекрасной Пауле. И Пьетро даже обдумывал, выбирая между претендентами, какому роду вверить дальнейшую судьбу дочери. Поэтому не радовало его столь долгое знакомство любимой дочери с московитом, хотя даже и сыном воеводы. Не в почете были московиты на его родине. Малоизвестны, а потому и страшны. Однако он не мог и запретить дочери встречаться с молодым Морозовым, опасаясь за свою торговую деятельность. Ведь здесь в Туле Морозовы были наравне с царем, и губили, и миловали. Не мог Пьетро открыто запретить молодым людям видеться. Уповал он только на то, что вот дождется шелковый товар и уедут они восвояси, вскоре в разлуке и забудет Паула боярина, а когда наступит вновь нужда приехать в Московию, не возьмет он уже с собой дочь. Время разлучит их и останется у всех только воспоминания. Но напрасно так думал итальянец. Сильное чувство овладело и Паулой, и Петром. Любовь настоящая, крепкая, нерушимая связала два сердца, никакая разлука не сможет уже погубить их любовь.
- Здравствуй, Петр Иванович! - приветствовал юношу хозяин дома, когда молодой боярин появился в доме.
- Здравствуй и ты, Аким. Вот захотелось мне навестить твой дом...
- Дюже приятно мне видеть тебя у себя в доме...и не только мне... - Аким улыбнулся. - Дома твоя зазноба, ждет, никуды не ходит, поди уж заждалась! Кликнуть ее?
- Спаси тебя бог, Аким!
- Праскова, покличь Паулу! - крикнул купец. - Тут к ней господин хороший пришел! Тот, кого она ждет.
- Аким, а где Пьетро?
- Так уехал. К армяшкам уехал, те вернулись с шелком, но цены вздули супротив оговоренных, вот и поехал он к ним, осерчал больно!
- Слышал ты о ляхах и татях, что подбивают посадский люд на смуту?
- Слышал, батюшка..., но разумею, что устал народец, не станет бунтовать. Да и повода нет, голода не случалось вот уж несколько лет, учинил государь спокойствие, войн не предвидится. Так что нет охоты бунтовать, - с чувством и расстановкой отвечал молодому боярину хитрый купец, который каждый раз припрятывал свои вырученные серебряные деньги во дворе своего дома, закапывая кувшины, крынки и горшки в разных местах огорода. Для того, чтоб не запамятовать где он прикапывал свои богатства, Аким чертил в амбарной книге замысловатые рисунки и ставил пометки, только ему понятные. Смутные времена всегда были в стране и по всей видимости будут всегда, - думал так купец, мечтавший покинуть родные места, как только накопит достаточные средства для основания дела в Италии, совместно со своим компаньоном Пьетро. Не верил он в то, что наступят чудесные времена в царстве, что заживет народ спокойно и сытно, что прекратятся поборы государевых слуг, коим мало рублей, получаемых на службе, а жаждут они жить словно бояре столбовые. Устал он хитрить и мзду платить не каким-нибудь татарам, а своим, русским, но жадным и беспощадным, хуже, чем татарские наместники. Но ничего этого он вслух и тем паче в лицо не выговаривал, а только улыбался государевым слугам, кланялся и вкладывал в их бездонные длани серебро, да медь. Да и с молодым боярином Морозовым он водил знакомство не из-за любви или уважения, хотя уважение присутствовало. Говорят же люди: боится, значит уважает. Уважал он юношу этого только из страха перед семьей его, батюшкой ненасытным, что выжимал из люда тульского все, что мог. А привечая у себя молодого человека, надеялся получать от услуг, оказанных оному, и послабления, и защиту, столь могущую понадобиться в его деле. О жизни говорить не приходилось, ведь странна жизнь в родной стороне. Сегодня ты на коне, и слава у тебя, и почет, и власть, а завтра все это может исчезнуть, по велению государя, науськанного злыми недоброжелателями и врагами твоими. В раз можно все потерять и ноздри рвать будут и в монастырь сошлют и богатства, да почета лишишься. Оттого не афишировал Аким свои связи с Морозовыми, а скромно умалчивал и тихонько помогал Петру в его любовных делах. Ведь еже ли помнить будет добро оказанное ему, то замолвит словечко сын перед отцом своим за холопа верного.
- А вот и наша краса! - воскликнул, приторно улыбаясь, Аким, увидев черноволосую девушку, чуть ли не вбежавшую в комнату.
- Здравствуй, любовь моя! - пропел на итальянском Петр и принял в своих объятиях молодую девушку. Он прижалась к нему, влилась в него, будто желая превратится с ним в одно целое.
Потом, поняв, что так себя вести приличной девушке не подобает, Паула нехотя отстранилась от груди любимого.
- Здравствуй, мой принц! Как давно я тебя не видела! Все ли у тебя хорошо? Как твои родители в здравии ли? - залепетала она.
- Все хорошо, любовь моя. Когда вернется твой отец?
- Не знаю, не говорил он мне этого. Неужели ты готов поговорить с ним?
- Да... пора, не могу я больше скрывать и терпеть. Не мила мне жизнь в дали от тебя!
- И ты готов покинуть Московию? Ведь ты же понимаешь, что отец не позволит мне остаться здесь!
- Да, я готов...
- Несмотря на волю твоего отца?!
- Вопреки ей! Не мила мне жизнь без тебя. Отец и семья не заменит мне одного человека, без которого я не пью и не ем, тоска гложет меня, когда нет тебя рядом. И родина мне не мила, моя родина там, где ты!
Пока молодые люди обнимались и миловались Аким стоял в сторонке и искоса поглядывал на них. Разговор между молодыми происходил на итальянском языке, но купец знал его, возможно, не в совершенстве, но понимать мог, выразить свои желания и предпочтения у него получалось, не говоря уже о том, что хитрец, иногда, в общении с новыми торговыми людьми итальянского происхождения, прикидываясь несведущим во фрязинском языке, получал от этого большую пользу. Так он мог понять, что о его товаре говорят покупатели итальянцы и в нужный момент мог либо опустить цену, либо наоборот, ее поднять. Мог он понять, когда толмач врет или что-то не договаривает. Аким и сейчас понял, что молодой боярин надумал покинуть родину и убежать вместе со своей зазнобой в далекую Европу, бросив отчий дом, семью и свое будущее, которое обязательно должно было быть посвящено служению государю Московскому. Петр же и Паула не знали о способностях Акима, видев иногда, что тому переводит толмач, они думали, что Коростенев не опасен и при нем можно вести всякие разговоры. Купец же пока не знал, как ему это знание может помочь, но не сомневался, что извлечет из него должную пользу и выгоду для себя лично в подходящее время.